Чертыхнешься, дальше идешь, но уже прислушиваешься...
Когда из тумана на пригорок поднимешься, то ахнешь, шапку снять захочешь и позавидуешь цапле, летящей над этим великолепием, видящей дальше и больше. Над полями золотыми, над стежками–дорожками, над лугами и лесами, где река и маленькое озеро, как ценные экспонаты, ватой золотого тумана укутаны. Солнце светит, греет, и роса сияет, а самые обычные провода, обсыпанные росой, переливаются. И ты лезешь в карман, вытаскиваешь смартфон, на цыпочки привстаешь... Но при этом понимаешь, что все самые лучшие фотоаппараты — обман. И вся великолепная оптика бессильна. Сколько ни снимай, а и сотой доли виденного, замершего перед глазами, не передашь, не запечатлеешь, не остановишь. Все это будет жалкой пародией, шаржем–карикатурой, да и то в лучшем случае. Но я с упорством неофита попытался снять трех белых цапель, казавшихся в утреннем свете золотыми.
Лирика закончилась в деревне, рядом с домом соседа. По улице с железной трубой в руке в синем комбинезоне шел помощник комбайнера Володька. Руки у него черные, а лицо загорелое, а потому он только кивнул. Потом ругнулся громко и объяснил, что его машина стоит у шоссе. Только выехал на работу, без четверти семь, а она и подвела хозяина. Сломался шрус в переднем колесе. Что такое шрус, я не знал. «Ничего, ничего... Успею. Комбайнеру я позвонил. Жать еще рано — роса. Пошли, поможешь!» — позвал деревенский приятель.
Естественно, я пошел ремонтировать загадочную деталь.
Что такое шрус, я узнал — погнутый и сломанный болт увидел, даже подержал. Попутно услышал, что рабочий день у работающих на уборочной начинается в семь, а заканчивается, если получится, в девять вечера. Что глаза за день монотонной работы устают от слепящего солнца, хотя в кабине комбайна не жарко — кондиционер. Кормят работников два раза в день и очень хорошо: котлеты, суп, компот, а на «падвячорак» макароны с курицей.
Все это Володька рассказывал, выбивая, выворачивая болты и ругаясь на неудобства работы. Незапланированный ремонт серого «Гольфа» он сравнил с утренним сексом. Навесил колесо, вытащил домкрат, торопливо вытер перепачканные до локтей руки и, защелкнув браслет часов, посмотрел на циферблат. «Мы сегодня недалеко жнем, возле Городца, так что вечером заходи, поболтаем, кофе выпьем... А сейчас извини, друг, надо на стан, а оттуда в поле... Может, и будет перерыв — кароткачасовы дождь по всему району обещали, а может, и сгонит ветер... Пока, до вечера! Спасибо за помощь», — сказал Володька.
«Да разве я тебе помог, вот даже руки чистые!» — ответил я, пряча в карман смартфон.
«И моральная помощь бывает важной. Мне веселее было воротом орудовать да молотком стучать!» — мой друг закрыл багажник, забрался в кабину и укатил к своим большим комбайнам и неубранным холмистым полям. (Кстати, тем самым, что я сфотографировать, стоя на пригорке, пытался.)
Я пошел по дороге, думая о том, что ничего толком не знаю об уборочной. Вспомнил, как Володька рассказал про артистов, приезжавших к ним в поле. Как артисты настраивали компьютер и динамики, а потом пели. «Нормально так пели... Мы комбайны и машины выстроили как на парад. Сам понимаешь, чтобы красиво. Правда, за то время, что мы песни слушали, могли б бункер зерна намолотить... Ну, может, и не бункер, а половину так точно!» — весело подсчитывал работник.
Шел по песчаной дороге от шоссе к дому и улыбался, думая, что и я чуть–чуть поучаствовал в уборочной этого года, морально поддержав помощника комбайнера Володьку.
Пришел, посмотрел прогноз погоды на неделю. Хотя мне, отпускнику, любая погода в радость, а белорусское название месяца — «жнiвень» — много точнее. В нем есть все, что я видел и слышал этим летним утром.
ladzimir@источник
