За стеной

Вариации на тему "ухожу в монастырь" стали своего рода присказкой. И все же даже истинно и глубоко верующий не всегда представляет, что его ждет за монастырской стеной...

Христова невеста

...Каждое утро сестра Евлампия спешит по делам монастыря в наш суетный мир. В глухих черных одеждах, как и у всех монахинь, застегнутых на левую сторону (это своеобразный символ "инаковости"), опустив глаза, проходит она сквозь толпу горожан. Они сторонятся, Евлампия делает вид, что этого не замечает. Она вообще не любит город, ей холодно и неуютно здесь. Наша независимость кажется ей искусственной, а мы сами - несчастными. Зеркала в своей келье она не держит, телевизор считает "бесовским орудием", а пейджеры, с которыми приезжали к ним в монастырь российские сестры, просто привели ее в ужас. Евлампии чуть за сорок, но на вид лет на двадцать больше. Единственное, что освещает ее бледное лицо, - какая-то особая просветленная улыбка. Мы не умеем так улыбаться...

Она улыбается, когда вспоминает, как засиживалась девчонкой допоздна в читальном зале над дамскими романами. Переворачивала последнюю страницу и удивлялась: "И это - все?" Потом увлеклась философией, затем взялась за церковную литературу. Наверное, так и должно было случиться: ее отец и брат приняли сан, мать исправно ходила на все службы. И все же когда Лена (так ее звали в миру) впервые заговорила о монастыре, домашние неодобрительно промолчали. Вскоре отец ненавязчиво начал сватать ей одного очень религиозного прихожанина, брат ходил мрачнее тучи, мать пытливо заглядывала в глаза. Лена глаз не опускала. "Что ж, решила, иди", - вздохнула мать и благословила. Так Лена стала послушницей. А удел послушниц - самая черная, самая неблагодарная работа в монастыре (отсюда, собственно, и пошло слово "чернорабочий"). Она никогда не жаловалась, хотя не скрывает, что именно тогда подорвала свое и без того слабое здоровье. В миру все, конечно, рисовалось иначе: хотелось возвысить душу, отчитываться наставнице в каждом помысле, как было заведено в старину. Но приходилось рубить дрова, чистить картошку, таскать 30-литровые кастрюли на монастырской кухне. Она боялась одного: как бы отец не приехал, не увез домой силой. Через три года Лена дала у аналоя обеты нестяжания, девства и послушания. И стала Евлампией - теперь уже навсегда. Сестры облачили "новоначальную" в черные форменные одежды - знак отречения от мира, знак смерти и печали. Прошедшие с тех пор 8 лет она меряет не внешними событиями, а выстраданными мыслями. Жизнь не меняет своего уклада: в пять утра - подъем, в семь - литургия, потом - послушания, вечерняя служба и снова послушания. Дважды в день монахини трапезничают: святая вода, хлеб, овощи. По праздникам ставят высокие пироги.

"Как вы, монахини, похожи друг на друга, просто на одно лицо", - умиленно заговаривают горожане с Евлампией. Она отводит глаза, зная, что это неправда. Ее любимое пророчество: "Будем жить в миру, как в аду, а в монастыре, как в миру". В монастырь каждая из монахинь принесла свой характер, а значит, и сопутствующие простым смертным пороки: недружелюбие, зависть, лицемерие. Сестра Евлампия помнит, как еще послушницей рыдала на плече игуменьи: "Матушка, ну как же так? Себялюбия у нас больше, чем боголюбия!" С годами пришла мудрость, и теперь она никого не судит, просто не оглядывается на других. Сестры вообще говорят друг с другом лишь по необходимости и плохо представляют, как живут в соседней келье. Наверное, где-то в душе и гложет мысль, что не все в жизни получилось так, как мечталось. "Я же была такая романтичная девочка, напридумывала себе всякого, - улыбается Евлампия. - Потом пришлось из себя это вытравлять. А еще... - она чуть смущается. - Отец считал меня очень красивой. И с этим тоже пришлось побороться".

Светскую прессу Евлампия не признает и героиней газетного материала стать долго не соглашалась. "И что вы все копаетесь в нашей монастырской жизни?" - вздыхает она.

Не так давно один верткий журналист, прямо скажем, обругал Жировичский монастырь, где некоторое время служил рабочим. Неизвестно, что послужило причиной, - настоятель подозревает, что недостаточное вознаграждение за труды, - но вскоре в районной газете журналист разразился фельетоном: мол, и пьют в монастыре, и сквернословят, и вообще Содом и Гоморра. Евлампия, как и другие монахини, реагирует на это болезненно, но комментировать нападки считает ниже своего достоинства: "Хочет, видно, человек раздуть скандал на пустом месте. Вон в России уже раздули, и кому это впрок пошло?"

Келья строгого режима

В последние годы в России действительно один церковный скандал сменяет другой. В Интернете даже образовался сайт, где желающие могут узнать всю подноготную монастырской жизни. И, как правило, весьма нелицеприятную.

Название Шамординского монастыря, что в Калужской области, уже стало в российской прессе нарицательным. Все началось с того, что бывшая послушница Нина Девяткина подала на него в суд, требуя... возмещения материального ущерба. Как она заявила, намереваясь принять постриг, в свое время продала квартиру и отдала деньги настоятельнице без какой-либо расписки. Тут-то и начались ее "настоящие мытарства": работа на износ по 12 - 14 часов, полуголодное существование, антисанитария, поощряемое сверху доносительство друг на друга. Чтобы истощенные сестры не засыпали на службе, им давали "чифир", чтобы не роптали - внушали, что их удел - мученическая кончина. Монашек благословляли на пост до смерти, а вот любое обезболивающее считали излишним: "Бог терпел и ты терпи!" Девяткина в мирской жизни была медсестрой, поэтому волей-неволей начала вести свой учет монастырской жизни: престарелую сестру Евстолию оставили одну умирать от голода в своей келье, сестра Ефросинья сковырнула родинку, но настоятельница не разрешила отправить ее в больницу, так и мазали рану лампадным маслом, пока несчастную не доконал рак. Сестра Дарья сломалась, едва став монахиней, и скончалась в 23 года от инсульта... Умереть от голода прямо на улице, сойти с ума, погибнуть из-за того, что вовремя не оказана медицинская помощь, быть выброшенной из монастыря как отработанный материал - жизнь большинства монашек шла если не по одному, так по другому из этих четырех сценариев. Нина Девяткина выбрала пятый - "вынесла сор за монастырские стены". Два суда она уже выиграла, и теперь игуменья Никона должна выплатить ей компенсацию в 25 тысяч рублей. Удивительное дело: слуга Божия официально уличена в безнравственности, но продолжает властвовать над людскими душами.

В этом убеждает, кстати, еще одна трагическая история - семьи Мейтаровых. Сейчас они проклинают тот день, когда отпустили дочерей Олесю и Анжелу учиться в Орел. О них говорили: "Души чистые, как хрусталь. А в мире много черноты". По иронии судьбы, именно превратно истолкованная религия замутила их первозданную чистоту. Девочки с детства были верующими и по приезде на новое место тоже отправились в храм. Там они приглянулись отцу Владимиру, который решил изгнать из них бесов с помощью тяжелейшего полуязыческого обряда "отчитки"... В результате за пару месяцев Анжела с Олесей превратились в двух злых старушек в заляпанных свечным воском длинных одеждах. Как только младшей исполнилось 18 лет, они убежали из дома. В монастырь. Родители на это благословения не давали, равно как и иерарх, без чьего согласия принять беглянок никуда не могли. Но взяли: сначала в Барятинский монастырь, откуда сестер Мейтаровых мама с папой забирали буквально с боем, потом - в злополучный Шамординский монастырь. История получила огласку, но крайними церковные власти попытались сделать самих несчастных родителей. Напрасно они говорили о том, что подобная "монастыризация детей с последующей приватизацией" - более чем странный путь пополнять ряды монахинь, что вымирающей России больше нужны не "христовы невесты", а верующие женщины, способные рожать и становиться добрыми матерями. "Детей воспитал Бог, - наставлял Мейтаровых старец Илий, - а посему в родительском наставлении они более не нуждаются".

Символ

Не избежал критических стрел и один из самых авторитетных российских монастырей - Новодевичий Смоленской иконы Пречистой Богородицы. Сюда к церковным праздникам съезжается весь московский бомонд, это вообще весьма элитарное место, куда попадают в основном "по знакомству". Марку держат во всем: в некоторых кельях установлена итальянская сантехника, стиральные, посудомоечные машины, шикарная мебель - тоже один из обязательных элементов монастырского убранства. Трапезничают сестры по самым высоким стандартам: на праздничное застолье, которое устраивается едва ли не каждую неделю, тратится в среднем тысяча долларов. Икру, осетрину и прочие деликатесы сначала откушивает свита настоятельницы, затем монахини, потом поочередно доедают послушницы, трудницы, церковные рабочие.

Насколько в Новодевичьем монастыре любят побаловать плоть, настолько строги к душе. В каждой келье, например, лежит брошюра "Православная исповедь. Полный перечень грехов", в которой Библия переписана по-новому. Если верить авторам, смертным считается любой нераскаянный грех, причем таких грехов почти 400, а не 7, как все мы знали с детства. Скажем, замаливать грехи, по этой версии, должен любой, кто вступает в контакт с инопланетянами, неосторожно управляет моторной лодкой, не наказывает детей, носит спортивную обувь, празднует Новый год. "Смущение", "сомнение", "нерасторопность", "настаивание на своем" - эти понятия тоже несовместимы с "истинным христианином"...

Впрочем, пример Новодевичьего монастыря - скорее исключение из правил. Большинство российских монастырей, а их по стране почти в 3 раза больше, чем в Украине, в 5 раз - чем во всех других республиках СНГ и в 30 (!) - чем в дальнем зарубежье, мягко говоря, совсем не барствуют. Когда у одной настоятельницы спросили, как ей удается вести реконструкцию, она пожала плечами: "Сама не знаю, чудеса Господни". Вот и Свято-Успенский оршанский женский монастырь был возведен практически с нуля силами самих монахинь.

В отличие от ряда других церквей, православие существует главным образом на пожертвования, причем на помощь из-за рубежа не рассчитывает. Сейчас пытаются поднять вопрос о поддержке государством благотворительных церковных проектов, робко заговаривают о введении церковного налога. Его уже установили в Австрии, Италии, других европейских странах, регулярные пожертвования мечетям - самое обычное дело среди мусульман. Причем речь идет не о дополнительном налоге, а о части подоходного (в развитых государствах - от 1 до 10 процентов), которая будет перераспределяться в пользу той или иной религиозной организации. В России вокруг этой темы идут ожесточенные споры. В Беларуси она пока вообще не обсуждается. Но масла в огонь подливает и то обстоятельство, что за последние 10 лет российские власти несколько переусердствовали, искупая свою вину перед церковью. Кое-где монастыри превратились в государства в государстве. Как сетовал недавно архимандрит Иоанн, "новое вино" христианства часто вливается в "ветхие мехи" привычной идеологии. В результате рождается крайне политизированный, воинствующий мутант с претензией на "истинное православие". Просто удивительно... И все же уже сама эта полемика свидетельствует о том, что Церковь, один из самых сегодня уважаемых институтов, не выведена из зоны общественного внимания, а значит, способна разглядеть свои проблемы и справиться с ними. Ведь на карту поставлен авторитет православия, дающего миллионам людей веру и силы, делающего их добрее и чище...