О прошлом
— На каком–то музыкальном инструменте играете?
— Мечтал. Всю жизнь. Трое детей, мама не работала, в общем–то нищенствовали, было достаточно жесткое существование, пока уже мы со старшим братом не пошли работать. Я с 12 лет, он с 13. Поэтому было немножко не до того. Он окончил музыкальную школу, играет на баяне, на гитаре, а мне вот не сподобилось.
— Александр Ефремов 15 и 30 лет назад — это тот же Ефремов, что и сейчас?
— Нет, конечно. Сейчас есть ощущение, что надо было в 15 лет выглядеть немножко иначе. И в 30 лет тоже. Так что — кое–что понял по поводу тех своих суждений, поступков...
— Как, по–вашему, жизнь дает нам второй шанс или это в утешение говорится?
— Думаю, что в утешение. Второго шанса не бывает. Мы пишем все набело, и переписать это невозможно. Вы с этого начали: 15, 30 лет назад — оно написано. Оно за мной тянется, вне зависимости, нравится это мне или нет.
— Что–то важное случилось за прошедший год?
— Я подружился со своей внучкой. Она поет, она пляшет, она обожает мух. И пауков.
— А что значит «подружились»?
— Она стала интересоваться мной. Мы с ней какие–то вопросы начинаем обсуждать, это здорово.
— И как думаете, удастся вам передать ей знания о 15–летнем Ефремове, 30–летнем?
— Вряд ли. У каждого свои шансы, у каждого свои ошибки. Хотелось бы от чего–то ее уберечь, предостеречь, но жизнь — она в этом смысле достаточно определенная и безжалостная.
— Вы попросили поставить вам что–то из «Битлз». А вы сами их когда услышали — в Москве или еще в Нижнем Новгороде?
— Я был чрезвычайно провинциальным мальчиком. Тем более — Нижний Новгород, город закрытый. Где и появились первые пластинки «на костях» (старые рентгеновские снимки на плотной пленке, на которые умельцы и «записывали» привезенную музыку. — А.М.), с которых я услышал «Битлз». Это было настолько романтично... понимаете, когда поют на английском языке, а язык был недоступен, — казалось, они поют какие–то поразительно мудрые вещи, такие глубокие, такие серьезные!
— Ну не может же на такую мелодию петься «е–е–е»?
— Вот именно.
— И каким был Нижний Новгород, город Горький вашего детства, кроме того, что закрытым?
— Я до 8–го класса был самым маленьким. И круглый отличник — представляете, что это такое? Это ужас. Я был влюблен в девочку, а у нее был парень — лучший футболист в школе... И я как запирался в эти книжки, так в этих книжках и жил. Но в 9–м классе я неожиданно вырос на 11 см, сшил себе зеленые «гжинсы» — и жизнь наладилась. А Горький — он ведь был «третьей столицей» России, нижегородская ярмарка собирала до 1,5 миллиона человек. В мое детство это был... жесткий рабочий город. Я помню, напротив 46–й проходной автозавода была столовая, где стояли покрытые белым цинком столы, я такие потом увидел в армии. За столами сидели угрюмые ребята с красным вином. И буфетчица, а над ней плакат: «Здесь сосиски, колбаса и вино в продаже. Здесь от выпивки вина хорошеешь даже». И ребята сидели, хорошели. Это была такая типичная картина...
— Которую можно снимать.
— Нужно снимать! Хотя скажут, что это придумка такая сценарная.
О театре и кино
— Говорят, сейчас нет белорусского кино, но вот киношники — есть.
— Звучит почти расстрельно. Когда говорят о белорусском кино — как бы ждут, что вот появится картина, завоюет «Оскар», и тогда мы согласимся. За 40 лет, что я работаю в кино, я снял порядка 20 картин. Я не стыжусь того, что делаю в последнее время, потому что это достаточно качественное и профессиональное кино. Сегодняшний уровень базовой культуры — он ведь не предполагает таких высоких понятий, как патриотизм, историзм, этика, нравственность. Уровень подавляющего большинства тех режиссеров, которые делают сейчас кино, и уровень тех, кто это кино смотрит, — одинаковы. Они, молодые режиссеры, знают — как, есть же интернет. Но не знают — что. О чем снимать, как делать искусство. Ты должен определить, что ты в этой жизни любишь, а что нет. За что ты способен ругаться с товарищами по искусству.
— И это не деньги. А нынешняя ругань начинается и заканчивается на уровне гонорара.
— Совершенно верно. В начале ХХ века О.Шпенглер написал книжку «Закат Европы»: придет время, когда исчезнет Рембрандт, исчезнет Моцарт. Нет, произведения останутся, но исчезнут люди, которые будут понимать, на что они смотрят и что они слушают. И мы снова возвращаемся к уровню базовой культуры: что должно формировать человеческую душу, что должно сохранять искусство, но не как товар. А как то, что делает человека возвышенным, божественным.
— Мы и сегодня легко узнаем себя в персонажах пьесы «Волки и овцы», это ваша театральная премьера начала года. Но язык Островского — он для зрителей не тяжеловесен?
— Он абсолютно теперешний. В нем ясно и четко обозначены мысли и чувства, что может быть лучше? Вообще, это разговор–то серьезный. До ХХ века искусство развивалось, не отрицая прошлого. А с появлением декадентов, футуристов, модернизма и впоследствии постмодернизма ХХ век категорически порвал с традицией. Именно этим и можно объяснить великий кризис мировой культуры, который мы проживаем. Я не говорю, что я встаю на защиту традиции как таковой, но она обязательно должна присутствовать в духовной жизни человечества. Прогноз, который сделал Солженицын о «беспощадном поиске новизны», — чем он может закончиться? К чему это может привести?
— Имидж становится важнее той сущности, которую он отражает.
— Да.
— Более того — он и становится самой сущностью.
— Да. Для искусства это может значить только одно, с моей точки зрения: мировые центры культуры перекочуют в страны, где национальное гораздо важнее некоей «новизны» и мощь национальной культуры в состоянии противостоять «глобализму». Это прежде всего наверняка Юго–Восточная Азия. Но следует ли терять европейской культуре, русской, англосакской свои позиции? Чувства, которые испытывал Александр Николаевич Островский, мысли, что он старался изложить в своих пьесах, — они читаемы, они зрителем воспринимаются абсолютно теперешними. Мне кажется, что в нашей культуре гораздо больше позиций, способствующих тому, чтобы «держать» уровень этой культуры. И хотелось бы, чтобы это так и было.
— Вместе с вами будем надеяться.
О пройденном
Ефремов Александр Васильевич — народный артист, заслуженный деятель искусств Республики Беларусь, кинорежиссер, сценарист, актер. Художественный руководитель Театра–студии киноактера, где в этом году поставил пьесу А.Н.Островского «Волки и овцы». Профессор Белорусской академии искусств. В настоящее время, как говорят киношники, «в запуске».
Об искусстве
Жизнь вообще требует от людей много мужества. Только мужественные люди способны прийти к какому–то хотя бы приблизительному результату, если они его намечали для себя. Мужество требуется для того, чтобы верить: в тебе душа — божественна, ты создан, чтобы самосовершенствоваться. И пытаться сделать так, чтобы как можно больше людей, соприкасаясь с тобой, прониклись тем добром, той верой, которую ты обязан нести в эту жизнь. В этом задача искусства, с моей точки зрения.
К СВЕДЕНИЮ
«Альфа Радио» уже два года живет новой жизнью в составе объединенной редакции «СБ». Слушать его можно в Минске на 107,9 FM, в Бресте — на 100,8, в Витебске — на 107,6 и в Гродно — на 98,4. Авторская программа А.Муковозчика «Песня о жизни» выходит в эфир каждую пятницу в 20.00 и в воскресенье в 19.00.
mukovoz@sb.by
