(Продолжение. Начало читайте в материале «Возрожденные сестры Хатыни: Борки, Кировский район»)
Из протокола допроса Сакадынец Ефросиньи Борисовны, 1912 года рождения, уроженки и жительницы деревни Борки: «[…] 15 июня 1942 года рано утром на зорьке заметила, что по полю от шоссе идут каратели и окружают нашу деревню. […] быстро зашла в дом и залезла на печь. У меня было трое детей: Володя, 13 лет, Николай, 7 лет и Григорий 1940 года рождения. Дети спали. У меня также жил военнослужащий Советской Армии из Казани, оказавшийся на оккупированной территории. Его звали Василий, фамилию не помню. […] по приказанию немца мы вышли на улицу. […] Мой старший сын попал в первый дом. […] не помню, как случилось, но я на улице осталась одна с двумя детьми. Каратель толкал меня в спину стволом оружия и требовал, чтобы я заходила в дом. В этот момент я увидела, что Козловский Максим, лесничий Маркевич и Сакадынец Леон, которых заводили в дом, стали убегать. От меня побежал 7-летний сын Николай. Каратели открыли по ним стрельбу. Мой сын упал. Маркевич также упал под окном моего дома. Сакадынец тоже был убит. […] воспользовавшись тем, что каратели стали преследовать убегавших, я с ребенком на руках забежала в свой дом. Ко мне прибежал 5-летний сын Козловского Максима, сказал, что его мать убили, а отец убежал. Я быстро подняла доску пола, и мы спрятались в ямке под полом […]».
Пока женщина сидела с двумя ребятишками, жандармы стащили в хату тела ее сына Николая и односельчанина Маркевича, потом решили прошерстить дом, и тут стал кашлять маленький Гриша. Один из полицаев поднял доску и трижды выстрелил в подпол. Ефросинью Борисовну ранило в ногу, Гришку в грудь. Женщина на время потеряла сознание. Когда очнулась и вылезла наверх, увидела, что каратели прочесывают хаты, оставив на улице караульных. Решила бежать, но удалось это сделать только ей. Раненая пролежала в кустах до вечера. Слышала, как кричали люди, трещали горевшие дома, как гнали по дороге скот. Два дня находилась в деревне Колбово, потом ушла к родственникам в Шалаевку: «[…] на пожарище своего дома нашла кости сына и Маркевича. Здесь же в разных ямках их закопала. Костей сына Козловского не нашла, только кусочек от его штанов на том месте, где была под полом ямка. Наверное, мальчик опять залез в ямку и сгорел там. […] на пожарище дома Косткина нашла обгоревший труп своей матери и там же закопала. […] я проходила деревню Борки и видела, что на пожарищах домов лежали обгоревшие трупы. Потом жители Борок, оставшиеся в живых родственники убитых из других деревень подобрали обгоревшие трупы и закопали некоторые на пожарище, а некоторые на кладбище. В память о погибших в прошлом году ( в 1960-м. – Авт.) был поставлен памятник, на котором имеется надпись и указано, что в деревне погибли 1 800 человек[…]».
Тот же Козловский Максим Васильевич, 1891 года рождения, работник лесничества и двоюродный брат Наталии Жданович, на допросе следователя в 1961 году рассказал: «[…] я работал объездчиком Грибовецкого лесничества и проживал в доме […] метрах в 200 от поселка Закрыничье. […] я тогда считал, кто остался в живых, и, как помню, насчитал 43 человека. […] в том же доме жил со своей семьей лесничий Маркевич Иван Иванович. У него было 4 детей. Старшей дочке было 7 лет. У меня было также 4 детей: сын Николай, 18 лет, Станислав, 16 лет, Василий, 5 лет, и Александр, 7 лет. Рано утром на рассвете 15 июня 1942 года я вышел из дома во двор и услышал шум моторов машин на шоссе Могилев – Бобруйск. Шоссе от дома было видно. […] я насчитал 24 автомашины. На машинах сидели вооруженные люди. […] сын Николай отводил в это время на пастбище лошадь. […] он подошел ко мне и мы вышли на опушку леса в сторону поселка Закрыничье. […] машины свернули и пошли в направлении деревни Борки. […] не доезжая остановились, мотоциклисты поехали в деревню. […] мы пошли в дом, решив одеться и уйти в лес. Жена моя спала. Я ее разбудил и предложил уходить в лес. Жена отказалась, заявив, что староста с полицейскими грозил ей, что убьет меня за то, что я хожу с лесничим Маркевичем в лес. […] в наш дом зашли человек 5 карателей, все они были в немецкой одежде. На головах у них были каски. На касках и рукавах одежды были знаки, изображающие череп (знак отличия батальона Дирлевангера. – Авт.). […] показывали, чтобы мы собирались и выходили из дома. […] два карателя, стоявшие около дома, разговаривали между собой по-русски с украинским акцентом. […] повели нас в направлении поселка Закрыничье […] несколько карателей остались возле дома. […] один из карателей привел к нам детей Маркевича и моих. Я взял на руки сына Василия. […] повели нас в поселок. […] поселок был окружен карателями. […] в дома заводили по 8 человек и расстреливали. […] получилось так, что я, Маркевич и еще несколько человек остались на улице. Нас последних повели в дом Королева. […] жена Маркевича не хотела заходить, у нее на руках был годовалый ребенок. Каратель вырвал с рук ребенка, взял его за ноги и ударил головой о шулю (бревно), лежащую около дома. Ребенок сразу скончался. […] Маркевич схватил стоявшие в коридоре дома вилы и ударил карателя вилами в грудь. Каратель упал и что-то закричал по-немецки. В это время я и Маркевич бросились бежать. […] Маркевич был убит. У меня на руках был мой пятилетний сын Василий. Пуля попала мне под лопатку и вышла возле шеи […]».
Раненый Максим Козловский не мог нести сына, опустил его на землю и приказал бежать за ним. Мальчик не послушался, вернулся в поселок к маме… Максим Васильевич под автоматной очередью смог добраться до деревни Немки. Только на третий день он вернулся в Закрыничье. «[…] на пожарищах домов лежали кости сгоревших людей, кое-где лежали обгоревшие трупы. Каратели убили и сожгли мою жену Анну Даниловну, сыновей Николая, Станислава и Василия, сын Александр спасся. Семья Маркевича погибла вся. Трупы жен Николая и Станислава я не нашел. Зная, в какие дома их завели, я собрал на пожарищах все кости и там же закопал. Трупа Василия я также не нашел, нашел часть его несгоревшей рубахи, и поэтому узнал, в каком доме он был убит и сожжен. […] Когда я пришел в деревню Немки и рассказал о расправе над населением деревни Борки, все население Немки ушло в лес. Если не ошибаюсь, 22 июля 1942 года каратели приехали в деревню Немки и сожгли ее. Тогда в ней было около 120 домов. Из жителей был убит только один старик Жевлаков Андрей Яковлевич, который остался в деревне. […] среди карателей были немцы и украинцы. Мне еще рассказывали, что каратели, приехав в деревню Борки, собрали всех местных полицейских вместе с их семьями, закрыли в сарае около школы и сожгли живьем[…]».
Сначала подумала, что свидетель ошибся, поверив слухам о расстреле полицаев. Но показания бывшего члена зондеркоманды СС Ивана Пугачева подтвердили: в поселке Закрыничье немцы и коллаборационисты арестовали группу сотрудников местной вспомогательной полиции. Поскольку стражи порядка халатно относились к своим обязанностям, не вели борьбу с партизанами, их вместе с семьями расстреляли и сожгли в одном из сараев.
Бывший член зондеркоманды Альбин, переведенный в штрафную часть из управления комплектования войск СС, 19 марта 1948 года показал на суде, что происходило в Борках: «…Деревни брались в кольцо. Никого не выпускали и не впускали. Поля обыскивали, и людей сгоняли в деревни. На следующее утро около 6 часов утра всех людей (это была большая деревня, около 2500 человек) детей, женщин, стариков погнали к четырем или пяти амбарам… Вскоре прибыл Дирлевангер с 10 солдатами, офицерами и остальными и приказал: "Немедленно всех расстрелять". Перед одним из амбаров он поставил четырех сотрудников СД с автоматами. Амбары открыли. Дирлевангер скомандовал: "Огонь!" В людскую массу стреляли из автоматов, без разбора, и неважно, кто это был, — дети, женщины, старики. Было ужасно. Как только заканчивались патроны, заряжалась новая обойма. Никто не целился. Затем амбары закрыли. Сотрудники СД брали солому с крыши и поджигали амбары. Это была самая ужасная картина в моей жизни, которую я когда-либо видел. Никто не мог выйти из амбаров, пока они не рухнут. А Дирлевангер и его штаб стояли примерно в 50 метрах от амбаров с русским карабином. Когда тяжело- или легкораненые люди, охваченные огнем, пытались вылезти наружу, по ним вели стрельбу. Дирлевангер был во главе стрелков, не уходил, пока никого не оставалось в живых…».
О том, кто такой Дирлевангер, ни один из свидетелей, да, думаю, что и ни одна из жертв, не знали. А нужно ли им было знать имя главного палача-демона в человеческом обличье? Да разве можно его назвать человеком? Или тех, кто крошил автоматной очередью детей, кто заживо сжигал людей?
На этом зверства извергов не закончились. На следующий день, 16 июня, команда Дирлевангера появилась в деревне Кобылянка (рядом с Борками). В населенном пункте оставалось всего два человека. Все остальные, узнав о том, что идет поголовное истребление, в страхе убежали в лес. Штрафники расстреляли этих двух человек и сожгли деревню. В тот же день исчезла с лица земли деревня Хоново, где команда убила 17 человек. С 17 по 21 июня прочесывание Кировского района продолжилось. В течение четырех дней зондеркоманда сожгла деревни Пируново, Виленку, Забуднянские Хутора, Немки и Збышин, где жертвами эсэсовцев стали 1076 сельских жителей. Всего в Кировском районе превратили в пепел 20 населенных пунктов, Могилевщина потеряла 112 деревень. Страшно представить, сколько тысяч жизней оборвала рука палачей, какую выжженную пустыню они оставили после себя.
Поселки Закрыничье, Хватовка, Дзержинский, Пролетарский, Красный Пахарь и Долгое Поле так и не возродились. Живут только Борки.
Первый памятник жертвам в виде большого деревянного креста в этой деревне появился в 1960 году, позже установили скульптурную композицию «Солдат с девушкой». В 2005-м возвели часовню в честь иконы Божией Матери «Взыскание погибших», а через три года -- стену «Памяти сожженных деревень Могилевской области», где увековечены имена всех уничтоженных деревень.
30 августа 2009 года в Борках перезахоронили останки погибших сельчан Жданович Василины, Жданович Зои, Ждановича Федора Силивееча, Загребанца Николая Васильевича, Нужкова Федора, Сакадынец Алены, Сакадынца Василия Борисовича, Сакадынца Владимира Борисовича и четырех неизвестных жителей. После войны многие родственники погибших перенесли останки сблизких на деревенское кладбище. Говорят, и сейчас на приусадебных участках многих дворов в Борках остались кресты на местах сожженных домов.
Фото Максима Микешина
