К идее постановки вернулись лишь в декабре 1955 года — впереди был юбилей Достоевского, а произведения писателя не экранизировались в СССР с 1934 года, при том, что зарубежные кинематографисты к его творчеству обращались, и не раз. Худсовет «Мосфильма» принял решение о необходимости съемок.
Сам Иван Пырьев почувствовал в себе силы вернуться к этой теме, потому что наконец‑то нашел своего Мышкина: «Я бы, наверное, не поставил «Идиота», если б не увидел Юрия Яковлева в пробах Чухрая к фильму «Сорок первый», — писал Пырьев в воспоминаниях. — Те же глаза — глубокие, умные, добрые, словом, такие, какими их описал Достоевский. Да не только глаза — во всем облике актера ощущалось какое‑то природное благородство. Ему была свойственна простота, мягкость. Он обладал задушевным голосом. И весь он был окутан атмосферой какого‑то неизъяснимого, но мгновенно привлекающего к себе обаяния. Мне все более казалось, что он может сыграть Мышкина…»
Юрий Яковлев на тот момент уже окончил Щукинское училище, служил в театре Вахтангова, а его опыт в кино был невелик — пару небольших ролей. «В то время, когда мы познакомились, Пырьев был директором «Мосфильма», — вспоминал Яковлев. — По рангу и по дотошному характеру через его руки проходило все, что снималось там, не исключая актерские пробы. Вот так попала ему на глаза и моя в «Сорок первом» у Г. Чухрая. Как потом он мне говорил — «взял на заметку». Но только после того, как увидел Дибича в «Необыкновенном лете», позвал меня на фотопробу. А затем — на кинопробу, которая и решила мою судьбу».
В свое время актер был сочтен некиногеничным, у Ивана Пырьева на этот счет было собственное мнение:
«Никого другого на роль князя Мышкина я пробовать не собирался: единственным кандидатом был Яковлев… Стоило только Яковлеву появиться в павильоне для пробной съемки загримированным, в плаще и шляпе, как сразу же весь съемочный коллектив решил, что здесь ошибки быть не может. Перед нами был Мышкин».К слову, Яковлев был, наверное, единственным за всю историю артистом, на кого Пырьев на съемках ни разу не надавил и не повысил голос. Режиссер славился крутым нравом, даже признанные звезды на площадке часто терпели от него различные «моральные убытки», однако к молодому артисту маститый кинематографист от начала и до конца относился с огромным трепетом. Он вел себя с Яковлевым очень бережно, как будто тот в реальности был князем Мышкиным. «Только один раз, в сцене с Ганей, он, тайно от меня, велел Никите Подгорному, который его играл, ударить меня по щеке по‑настоящему, — рассказывал Яковлев. — «О, как вы будете жалеть об этом!» — и слезы брызнули у меня из глаз. Группа замерла, а Пырьев потирал руки, добившись нужной реакции».
Потихоньку подбирался и остальной актерский ансамбль: Леонид Пархоменко на роль Рогожина, Никита Подгорный — на роль Гани Иволгина. Народная артистка СССР Вера Пашенная, звезда первой величины, согласилась сыграть генеральшу Епанчину, еще одна народная — Клавдия Половикова, мать знаменитой Валентины Серовой, — генеральшу Иволгину, выпускнице Школы‑студии МХАТ Раисе Максимовой доверили играть Аглаю… Не было лишь Настасьи Филипповны! Пырьев, берясь за съемки, считал, что найти исполнительницу на главную женскую роль будет нетрудно — мало ли в Советском Союзе одаренных красивых актрис? Просто выберем лучшую! Съемки начались, а поиски велись уже по ходу. В итоге четверть материала отсняли, а Настасьи Филипповны все не было, сколько ни шерстили театры.
«К этому времени возникла мысль о кандидатуре Юлии Борисовой, — вспоминал Пырьев. — Я знал, что это одна из наиболее талантливых молодых актрис Москвы. Но мне далеко не было ясно, каков ее диапазон и включает ли он данные, которых требовало исполнение роли Настасьи Филипповны... Когда же мы побороли в себе колебания, то оказалось, что они далеко еще не преодолены самой Борисовой». Ни разу не снимавшаяся актриса панически боялась работы в кино (и особенно Пырьева, про которого болтали, что он будто бы бьет артистов своей тростью) и упиралась изо всех сил, режиссеру пришлось давить и уговаривать ее месяца полтора. Когда она впервые приехала в съемочный павильон, в коридорах «Мосфильма» ее сопровождал ажиотаж: «Настасья Филипповна приехала! Настасью Филипповну привезли!» Ошеломленная и напуганная, Борисова первое время просто ходила в гриме и костюме среди декораций, не говоря ни слова и постепенно привыкая к обстановке на площадке. И только несколько дней спустя сумела зажить перед камерой.
В 1958 году Министерство культуры СССР одобрило фильм «к демонстрации на союзном экране», на следующий же день картину представили худсовету «Мосфильма». И первым слово взял легендарный Михаил Ромм: «Американцы, французы, немцы пытались ставить Достоевского; ставили его поляки. И обидно было смотреть. Недавно я испытал большую обиду на «Войне и мире». Многим товарищам картина понравилась, а мне это кажется не похожим на Толстого, неверным. И вот сегодня за много лет у нас такой случай, когда советское кинематографическое искусство говорит о том, как мы понимаем Достоевского, и с очень большого счета».
После выхода «Идиота» Юрий Яковлев в мгновение ока стал звездой. «Советский экран» признал картину лучшим фильмом 1958 года, премьера киноленты прошла за рубежом, даже в США — в Нью‑Йорке, Вашингтоне и Лос‑Анджелесе. Молодого актера, как и Юлию Борисову, всеми правдами и неправдами зазывали в Голливуд, мол, «надо только переменить имена на американские». Режиссеру писали из множества стран и со всего Советского Союза — высказывались, хвалили, спорили и, самое главное, задавали вопрос: когда же продолжение? Ведь у Пырьева был замысел двухсерийного фильма: первая часть экранизации «Идиота» носила название «Настасья Филипповна», вторая — «Аглая». Но на тот момент в советском кинематографе еще не было подобной практики: каждая серия утверждалась и прорабатывалась как отдельная картина.
В итоге «Идиот» существует в виде единственного фильма с подзаголовком «Настасья Филипповна», вторая серия так и не была доснята. Домыслов на этот счет очень много, вплоть до того, что якобы Юрий Яковлев не выдержал напряжения съемок и начал по‑настоящему сходить с ума, но все они далеки от правды.И Яковлев в жизни отличался завидной уравновешенностью, и запретов никаких не случилось, однако от дальнейшей работы над «Идиотом» Пырьев отказался. Можно лишь предполагать, что вторая часть романа, более насыщенная философскими размышлениями, нежели сюжетными ходами, не могла так же естественно зажить на киноэкране, как это получилось с историей Мышкина и Настасьи Филипповны, и режиссер просто не стал замахиваться на невозможное…
ovsepyan@sb.by
