«В школе всегда была отличницей»
Честно говоря, трудно было ожидать, что они согласятся встретиться и откровенно рассказать историю дочери. Но вот мы сидим друг напротив друга — и буквально по всей комнате разливаются усталость, отчаяние и страх перед будущим. Подбирать слова трудно. Но эти люди закалены проблемами невероятно.
Мария Иосифовна (имя изменено) верит, что если их история хоть в чем-то кому-то поможет, то эти несколько часов разговора уже будут не напрасны:
— Дочь училась в одной из гимназий Минска, где преподавались, в частности, французский язык и литература. У нее французский на превосходном уровне: когда ездила по обмену работать во Францию в монастырь, там все удивлялись ее произношению и словарному запасу. Кроме того, она в той или иной степени знает немецкий, английский, арабский, иврит, древнегреческий. В школе всегда была отличницей. На централизованном тестировании по русскому языку, которое за год до ее поступления только ввели, она набрала 99 баллов из 100, что, понятное дело, было одним из лучших результатов в стране. Несмотря на очень жесткий отбор, Настенька поступила на факультет международных отношений БГУ. И даже его окончила. Но к тому времени у нее уже были проблемы с психикой: страхи преследования, мысли о самоубийстве, бессонница. Однажды, помним, например, мы ее ищем, волнуемся, а она в шкаф спряталась… В общем, просили, чтобы дочери разрешили перенести защиту дипломной работы с весны на осень. И нам пошли навстречу.
— На работу после университета устроиться смогла?
— Да. Причем даже распределение получила. В туристическую компанию. Радость, впрочем, была недолгой. Скоро нам из этой фирмы начали звонить и говорить, что дочь одним своим внешним видом распугивает клиентов. Да и поведением. Сядет, голову на руки положит, на вопросы не реагирует. Или вдруг начнет смеяться без причины… В результате мы добились того, чтобы дочери дали свободный диплом. А из турфирмы она ушла. Затем устраивалась в разные места: продавала кукурузу возле рынка, очки в «Оптике», была администратором в парикмахерской. Но из-за проблем с психикой нигде надолго не задерживалась. Как работать, если элементарно следить за собой не можешь? Ни приготовить, ни постирать, ни в квартире убраться.
«Мозги в модельном бизнесе немножко выкручивают»
За долгие годы родители перенесли столько горя, что его хватило бы на целую вечность. Наверное, в том числе и поэтому однозначно ответить на вопрос, когда у дочери все началось, Мария Иосифовна не может. Говорит, что у Насти и в детстве были большие перепады настроения и ни с чем не связанная раздражительность. Но все же определенной точкой отсчета — пусть и отчасти условной — мать считает время, когда дочь, будучи в старшей школе, как факел, загорелась модельным бизнесом:
— У моей мамы в последние годы ее жизни была очень тяжелая деменция: с сестрами дежурили возле нее по очереди. То есть, скорее всего, стоит говорить о генетических факторах, наследственности, да и роды у меня были тяжелые. Думаю, что модельный бизнес, наверное, и не виноват: есть же модели, которые ходят по подиуму с 13-14 лет и даже на более высоком уровне, чем в свое время Настенька, и при этом им не ставят страшные диагнозы. Однако все равно так совпало, что серьезные отклонения мы начали замечать у дочки, когда она пошла в модели. Сначала была зациклена на учебе, а потом — на себе, своей худобе. Постоянно сидела на диетах, высчитывала калории, голодала — и это привело к анорексии. В свое время надеялись, что все это переборем. Что Настя проблемы как бы перерастет. Но этого не произошло. Она, можно сказать, так и застряла в переходном возрасте. И даже хуже…
Отец Насти Владимир Михайлович (имя изменено) продолжает:
— Сейчас и детские модельные агентства есть, куда даже с детсадовского возраста набирают. А будь моя воля, я вообще запретил бы привлекать в это людей до совершеннолетия. Ведь мозги в модельном бизнесе немножко выкручивают. А дети и подростки, как никто, подвержены влиянию извне… Вот и Настя — высокая, стройная, с яркой внешностью — в школе буквально вспыхнула. У нас уже тогда было много этих агентств, школ. И мы ее отдали в одну из них. До сих пор корим себя с женой за то, что дали ей эти 200 долларов на модельную школу. И, конечно, не потому, что жалко денег… В 16-17 лет дочь уже ездила в Москву на показы, участвовала в конкурсах, фотографировалась на обложки Cosmopolitan и других журналов. А какое у нее там — вдали от дома — было питание? Так, на ходу схватит какую печеньку. Началась анорексия. Ездили в Новинки, где врачи приводили примеры того, до чего она доводит. Но не помогло. И в итоге после анорексии был поставлен диагноз шизофрения. А еда, чем бы ее ни накормили, и сейчас вызывает у Насти раздражение.
— В последние месяцы, как на дрожжах, растет список девушек, которые рассказывают о сексуальных домогательствах. Среди пострадавших — актрисы, модели…
— Врачи советуют нам полностью не доверять рассказам дочери. И поэтому точно утверждать, что в свое время она сталкивалась с домогательствами, мы не можем. Но, скорее всего, и это было. Она и с нами делилась, и в своих дневниках писала о всяких там московских ресторанах-бассейнах… На банкетах у влиятельных людей была.
«Госпитализировалась в Новинки десятки раз»
Что-то в модельном бизнесе, пусть и не регулярно, Анастасия зарабатывала. Но когда смотрю на ее измученных родителей, понимаю, что эти деньги — мокрые от слез.
Голос Марии Иосифовны дрожит:
— Чего она только в периоды своих обострений ни делала! И на балконе двенадцатого этажа, свесив ноги вниз, сидела, и иголки для шитья глотала, и со второго этажа прыгала. Сломала ногу — месяц провела в инвалидной коляске, в обморок падала. А разговоры о смерти, эвтаназии — это же у нее постоянно. Только в отделении, где лежат люди с суицидальной историей, она была четырежды. А вообще госпитализировалась в Новинки десятки раз… Исходя из этого, думаем сейчас о том, чтобы оформить дочь в дом-интернат. Но в этом плане тоже проблема. В территориальном центре социального обслуживания населения, куда поехали на консультацию, нам сказали, что если мы определим дочь в интернат, то ежемесячно будем платить по 500 рублей, а мы себе этого позволить не можем. Я учительница в школе, мой муж — преподаватель в университете. Да и возраст у нас предпенсионный.
«По-прежнему считает себя моделью»
Мария Иосифовна мечтает о том, чтобы ее дочь устроилась преподавать в Детский дом-интернат для детей-инвалидов или получила какую-то — хотя бы самую незначительную — работу в Свято-Елисаветинском монастыре в Новинках. Однако при этом в то, что болезнь перестанет давать знать о себе, не верит.
— Врачи говорят, что вылечить дочь уже невозможно. А значит, нам надо смириться, что жуткий диагноз на всю оставшуюся жизнь: и ее, и нашу. Это очень больно. Однако с этим надо как-то жить. Ходить на работу. Общаться. За ней постоянно присматривать. Ведь очень часто она творит безобразные вещи. Допустим, зимой может выйти на улицу в кружевных колготках, напялить причудливый парик в виде петуха или спустить всю пенсию на распечатки своих фото, которыми потом заклеит стену. Она хоть от этого бизнеса уже и отошла, по-прежнему считает себя моделью. И эта ее страсть зачастую приобретает извращенные формы. Она мечется, не зная, что и зачем ей делать. То с религиозными фанатиками сойдется, то еще с какими-то сомнительными людьми.
Владимир Михайлович подхватывает нить разговора:
— После того, как Настя проходит очередной курс лечения в РНПЦ психического здоровья, ее состояние становится лучше — она не такая раздражительная, как в периоды обострений. Но дома она таблетки, которые ей назначаются, не принимает. И ее «выкрутасы», кажется, бесконечны. Она получает социальную пенсию — около 200 рублей, которую тратит за один-два дня на развлечения и всякую одежду из секонд-хэнда. На мусорках выброшенные вещи подбирает и в квартиру несет. Говорит, что это ей пришла передача от крутого модельера. Причем детской одежды тоже немало.
— Несмотря на болезнь, она наверняка хочет отношений, семью, детей?
— Конечно. Она ведь еще очень молода. И у нее даже есть парень, которого она называет Феликс. Дочь постоянно трубит о нем, считает его каким-то богоподобным, рисует его. Однажды ночью без предупреждения привела этого молодого человека к нам знакомиться. Подарила ему ноутбук. Но эти отношения, на наш взгляд, лишь одна из ее навязчивых идей. Как, например, и о ВИЧ, хотя мы, по настоянию дочери, свозили ее провериться — и врачи ничего не нашли.
«В периоды обострений она как будто гипербореем становится»
Сбежала бывшая модель из Новинок не впервые. Ее мать вспоминает о трех случаях:
— Первый раз, когда Настя сбежала, мы даже и понервничать не успели. Иду на даче к колонке за водой — и тут навстречу она. Как привидение. Шагает по деревенской улице в белой ночной рубашке, которую ей выдали в Новинках. В руках — огромная картонная коробка от бытовой техники, куда она положила больничный халат. Потом нам объяснила, мол, решила его таким образом спрятать, чтобы никто не догадался, откуда она… А вот во втором и третьем случаях все было намного сложней. В сентябре 2016-го Настя пропала на неделю, а стояли жуткие холода. Да и сейчас за те несколько дней, что ее искали, мы все извелись. Очень благодарны сотрудникам Ленинского РУВД Минска, которые занимались поисками и поддерживали нас.
— Из больницы она сбежала в первой половине дня 21 января, а нашли ее поздно вечером 23-го. Вы узнали, где она провела эти несколько дней?
— Да разве ж мы можем с ее слов говорить о чем-то наверняка? В милиции сказала, что ходила по магазинам, ночевала в подъезде и на автобусной остановке, находящейся возле какого-то заведения с громкой музыкой. Нам говорит, что «тусовалась» на дискотеках. Но кто же ее в эти клубы мог пустить без денег-документов и в таком виде? Когда мы пошли ее увидеть в РУВД, она в тоненьких штанишках — вся дрожит. В бурках 37-го размера, хотя у нее 40-й — ноги в кровь натерты. Кашляет. Но ни на что не жалуется. В периоды обострений она как будто гипербореем становится: не чувствует ни голода, ни холода, ни боли.
Владимир Михайлович вздыхает:
— И это у нее постоянно проявляется. Например, могла к нам на дачу из минской квартиры за 17 километров пешком прийти. Или на Курган Славы среди ночи в кроссовках и летней курточке поехать. Или целый день бесцельно ездить в автобусах туда-сюда. Все это, наряду с тем, как она красится или разговаривает, — сигналы нам о том, что надо в очередной раз сдавать ее в Новинки. Мы понимаем, что там ей будет оказана квалифицированная помощь. И мы действительно очень благодарны врачам из РНПЦ психического здоровья за все, что они делают для дочери, а значит, и для нас. Но как же трудно постоянно вызывать эту «скорую». Каждый раз, когда вызываю бригаду, я как будто умираю.
«Я вот сейчас этот суп доем, наберусь сил — и тебя зарежу»
Где искать выход, родители бывшей модели не знают, но при этом чувствуют, что их силы — на исходе. Надо ведь и с работой справляться, и второй дочери внимание уделять, и Насте помогать, говорит Мария Иосифовна:
— Дочка получает пенсию по инвалидности, имеет право на бесплатный проезд, большинство лекарств. Но, так или иначе, деньги у нее не задерживаются. Оплачиваем за нее коммунальные услуги, покупаем продукты, в меру сил присматриваем. И, наверное, делали бы это и дальше. Но мы в тупике из-за того, что она считает своими родителями олигархов, кого угодно, но не нас. Для нее я — злая мачеха, а отец — отчим. По ее мнению, это мы больны, а не она. А мы, хоть она с нами постоянно в контрах, очень переживаем за ее жизнь. И поэтому прошлым летом после того, как она прыгнула с окна, всерьез стали думать о доме-интернате. В декабре Настя была лишена дееспособности. Сейчас решается вопрос об опекунстве.
Несчастные родители не знают, чего ожидать от дочери, и это чувство, по словам Владимира Михайловича, испепеляет:
— Как-то приехал домой, а там стекло в двери на кухне разбито, на полу кругом кровь. «Зачем?» — спрашиваю. — «Толкнули». А кто ее мог толкнуть, если дома одна? Чашку кофе в приступе гнева может на обои выплеснуть, банку с вареньем в стену бросить. А разговоры… Ну, вот хотя бы один пример… Сидим, она ест. И потом ни с того, ни с сего выдает что-то вроде: «Я вот сейчас этот суп доем, наберусь сил — и тебя зарежу». Душа от всего этого очень сильно болит. Но вместе с тем мы понимаем, что это говорит не она, а ее болезнь. Продолжаем Настю любить. И не можем смириться с ее диагнозом…
КОМПЕТЕНТНО
Фото: Александр Стадуб
— Возлагать плату за пребывание человека с психическим расстройством в доме-интернате — хотя бы даже и частично — на родственников больного, по-моему, в корне неправильно и неэтично (ведь бесплатные здравоохранение и службы социальной помощи содержатся за счет наших налогов...). Такой практики в современной Европе нет, это в духе «дикого капитализма»: «Каждый платит за себя либо умирает в одиночку...»
Оптимальными условиями реабилитации лиц с хроническими психическими расстройствами представляются следующие: проживание в семье (за исключением особых ситуаций: дисфункциональная или асоциальная семья, утрата родственных связей…) или в специально организованных по типу «коммун» общежитиях, при поддержке хорошо налаженной амбулаторной психиатрической службы — например, в Италии психиатрическая помощь осуществляется практически целиком в амбулаторных условиях — и территориальных служб социальной помощи.
Но наши территориальные центры социального обслуживания населения, к большому сожалению, во многом «отстраняются» от проблем психически больных, лиц с особенностями психофизического развития, людей из групп «высокого социального риска»: вышедших из мест лишения свободы, страдающих болезнями зависимости и так далее. На мой взгляд, система оказания психиатрической помощи в нашей стране также нуждается в серьезном реформировании и оптимизации. Но «оптимизации» не в плане сокращения учреждений и штата медицинских работников, перевода психотерапии в разряд «платных медицинских услуг» и т.п. В недавнее время по этому пути пошли в России. И это спровоцировало, в частности, рост числа общественно опасных деяний со стороны людей с психическими расстройствами.
— Как много людей у нас страдают шизофренией?
— Шизофрения — это общемировая проблема, которая находится в числе приоритетов современного здравоохранения. Существует такое понятие, как «бремя психических расстройств». Согласно данным ВОЗ, в мире шизофренией страдают более 20 миллионов человек. В Беларуси, по оценочным данным, — порядка 90-95 тысяч (частота встречаемости данного заболевания составляет, по данным Европейского бюро ВОЗ, около 1% населения разных стран). Но при этом под наблюдением психиатрической службы находятся только примерно чуть более 20 тысяч из них. Почти три четверти случаев заболевания начинаются в подростковом и юношеском возрасте: в диапазоне от 15 до 24 лет. У юношей болезнь начинается в среднем на 2-3 года раньше, чем у девушек, и болеют они несколько чаще.
— Какие существуют варианты социализации таких больных?
— Допустим, в ФРГ, где я был на стажировке, почти все пациенты с хроническими психическими расстройствами заняты общественно полезным трудом, с учетом их навыков и возможностей. При этом, работодателям даже экономически выгодно держать у себя в штате таких сотрудников, так как это дает налоговые преференции, установленные федеральным законодательством. А у нас, увы, иная ситуация. И зачастую дома-интернаты, которые только усугубляют социальную изоляцию, остаются едва ли не единственным выходом. Такая форма социализации, как трудотерапия, неплохо развитая в советское время (вплоть до организации специальных цехов на предприятиях) в начале 2000-х у нас была бездарно погублена. К лечебно-трудовым мастерским применили критерии, предъявляемые к промышленным предприятиям: от них стали требовать выполнения показателей рентабельности и т.п. И это, естественно, привело к тому, что большая часть таких мастерских не выдержала конкурентной борьбы и «дружно умерла» в силу нерентабельности. Есть, впрочем, и позитивные примеры. Скажем, в Гомельской области было принято мудрое решение поддержать лечебно-трудовые мастерские за счет местного швейного комбината. Они сохранились — и даже смогли занять свою нишу: в частности, шьют для всей Гомельской области медицинскую одежду, больничное белье и так далее. Еще один вариант социализации: «клубные дома», которые возникли в последние годы в Минске, Бресте, Гродно и Витебске. Пациенты с психическими расстройствами и их родственники встречаются, участвуют в различных мероприятиях, ездят на экскурсии, организовывают концерты, театрализованные постановки и тому подобное. К сожалению, взаимодействие «клубных домов» и амбулаторной психиатрической службы пока совершенно не налажено…
