Эти слова, прозвучавшие из уст режиссера-постановщика Анны Моторной, – не декларация, а ключ к спектаклю, шумным успехом которого завершился сезон в Большом театре Беларуси.
«Дикая охота короля Стаха» уже при первой постановке в 1989 году была на пике общественного интереса. Оперу полюбили еще до того, как она появилась на свет. Тогда это был внезапно вспыхнувший интерес к белорусской старине, к романтике полуразрушенных замков, к шляхетскому и народному быту, и все это было на сцене.
Прошло тридцать с лишним лет, и мы вместе с постановщиками смотрим глубже, смелее. С первой же минуты действия мы попадаем в ад, где нет ни государства, ни закона, ни порядка. Где любой самозванец, объявивший себя двенадцатым Яновским, безнаказанно будет убивать во имя собственной корысти, называя это справедливостью.
Этот ад – главный страх белоруса.
Удивительно, какими тонкими средствами и композитор, и постановщики утверждают мысль о том, что этот ад – не Беларусь.
Мотив дикой охоты… Он красной нитью проходит через весь спектакль, каждый раз вторгаясь и разрывая музыкальную ткань как нечто чуждое и злое.
«Мотив погони», – то и дело оговариваются мои собеседники, и оговорка понятна. И там, и тут – скачущие призрачные кони, всадники в ржавых доспехах.
Апокалиптический «конь бледный» – еще одна ассоциация, которая немедленно приходит в голову.
Вдумываешься в это, и становится понятно, почему для режиссера Анны Моторной так важна живая лошадь на сцене. Теплая, мирная крестьянская лошадка – полная противоположность адским погоням.
И в музыкальном мотиве дикой охоты есть что-то страшное, зловещее.
К трубам Пузыни мы за тридцать лет привыкли. А что такое сурма?
Знатоки финского эпоса расскажут вам, что Сурма – это персонаж «Калевалы» – ужасный зверь, олицетворяющий внезапную, чаще всего насильственную смерть.
А сурма как музыкальный инструмент известна немногим.
– Духовой инструмент с пронзительным звуком. Распространен в Польше и Украине, но никак не у нас! – отвечает на мой вопрос этномузыколог, кандидат искусствоведения Лилия Баранкевич.
Порывшись в энциклопедиях, узнаю, что сурма – это украинская разновидность кавказской зурны. То есть она чужая не только в оркестре, но и вообще в звуковом мире привычной нам музыки.
Ее противоположность – живая и трепетная белорусская жалейка, такая нежная и хрупкая в сравнении с грубыми и пронзительными трубами.
– Это произведение разрушает то, что не позволяет человеку двигаться вперед, – говорит режиссер-постановщик Анна Моторная. – Оно разрушает страхи. Оно позволяет всем нам приблизиться к чему-то важному – к пониманию, к осознанию себя, той атмосферы, в которой каждый из нас живет. Каждый день мы сталкиваемся с подлостью, и каждый день мы сталкиваемся с радостью. С людьми, которые нас ненавидят, и которые нас любят. Каждый день мы сталкиваемся – я подчеркиваю это слово, — и в этой борьбе появляется возможность выковать свой характер.
Но не только о характере здесь речь.
Мир трогательных отношений – это и есть Беларусь. Надежда Яновская, Белорецкий, Светилович, крестьяне – все они беззащитны перед злом и в то же время полны огромной внутренней силы. Их объединяет любовь к родной земле и друг к другу.
И хотя оптимистичного финала здесь не получилось – Яновская и Белорецкий воссоединяются в смерти и в любви почти как Мастер и Маргарита, – зритель выходит из зала с чувством надежды и просветления, с верой в день сегодняшний и завтрашний, с благодарностью за спокойствие собственной жизни. Он выходит более сильным и готовым к поступку – во имя себя, во имя своей семьи, во имя Родины. И вместе с тем в его душе бесконечная нежность. К этой земле. К этой стране. К этим людям.
juliaandr@gmail.com
Фото: Большой театр Беларуси
