Он сам никогда никому не звонил и ни о чем не просил. Был у него такой жизненный принцип — не быть никому обузой. Хорошо это или плохо, не знаю. Но уверен, что отсюда и проистекала его поразительная скромность, сильно контрастировавшая с амбициями некоторых бывших коллег. Мой учитель очень не любил громкие слова. Главным в его жизни было служение людям. Вот уж кто был истинным представителем самой благородной профессии. Врач по профессии и призванию, он не мог человеку, пришедшему с бедой, недовольно сказать: «Зайдите завтра!» или «Позвоните через неделю!». Отбрасывал все в сторону и начинал помогать. От всей души. И пациенты это осознавали и помнили. Это качество — умение понимать самых разных людей в самых разных обстоятельствах — было в нем заложено родителями в годы военного лихолетья, на которые пришлись его детство и отрочество, выпали испытания и страдания.
Для нас, студентов, он тоже всегда находил время. Чаще всего потом его ученики становились членами студенческого научного кружка, делая свои первые, подчас не очень уверенные, шаги в науке. Но рядом был Учитель, который ненавязчиво и терпеливо подсказывал, помогал, всегда относясь к ученику, как к равному, коллеге. Он верил в своих подопечных, всегда с теплотой предрекал кому–то большое будущее. А если по каким–то, порой банальным житейским, причинам перспективного «завтра» не получалось — не спешил никого судить. Многое прощал окружающим, не опускаясь до разборок и банальных внутриколлективных склок. Лишь раз за 37 лет знакомства мне довелось видеть его выведенным из равновесия...
Он начал новое направление в нашей медицине, которое позволило вылечить, без преувеличения, сотни пациентов. Помню, как изготовленный им препарат под названием «аутовакцина» спас девочку с заражением крови. Причем он не имел звания профессора, оставаясь доцентом. Но простые люди, не сильно разбираясь в научных регалиях, уважительно звали его именно «профессор». Для них он таковым был и остался.
Он никогда не искал славы и почестей. Совершенно не был амбициозным. И еще. У него напрочь отсутствовал страшный грех современного человека — зависть. Успехи и радости других он воспринимал искренне, без гнилой червоточинки, лицемерно прикрытой фальшивой улыбкой. Во многом мой учитель остался старомодным человеком, не поняв и не приняв постсоветские реалии. Но самое главное, что он находился в душевном равновесии с самим собой. Вообще, ему трудно давалась ложь. В сложных ситуациях предпочитал отмалчиваться, понимая, что слово — это убийственное оружие для кого–то. Да, были и у него недостатки. Но человеческая память обладает удивительным свойством забывать плохое, оставляя доброе и светлое. И, увы, обидно подводит в тот момент, который особенно важен.
Иногда задумываюсь: почему мы часто говорим столько неприятных вещей и даже гадостей друг другу? Почему забываем, вовремя не успеваем выразить свои чувства при жизни человека, просто порадоваться за кого–то, даже незнакомого? Несправедливо оставляя все слова и эмоции для покаянной речи у гроба усопшего. Получается, что нужно это в большей степени уже нам самим.
Хочется сказать еще об одном, наболевшем. В последние годы незаметно сформировалась тенденция забывать своих учителей. Их просто вычеркивают из памяти, и точка. Мол, это я сам такой расталантливый, успешный, «селф–мейд»! Смотришь иногда на такого «селф–мейд белоруса», который себя будто создал без участия родителей и учителей и теперь поучает всех направо и налево. Грустно. Даже противно.
Пройдут годы. Ничего не поделаешь, с течением времени туман забвения окутывает и нас. Новым поколениям врачей имя моего учителя что–то скажет только по литературным источникам. Но упрямо хочу верить, что его жизнь — словно след крупной кометы, который долго не погаснет. Что есть что–то более совершенное, чем человеческая память. И там, «наверху», людям, достойно прошедшим свой путь, все обязательно зачтется.
vkt09@mail.ru
Советская Белоруссия №187 (24568). Среда, 1 октября 2014.
