Может быть, утверждение, что в педагогике, искусстве любви к детям, как и в живописи, есть необъяснимое таинство, у кого–то вызовет скептическую улыбку. Какое, мол, таинство, когда там не осталось ни одного белого пятнышка! Все давно исследовано, изучено, разобрано по косточкам, а результаты изложены в тысячах, миллионах экземпляров педагогических трудов. И все–таки... Когда Вера Владимировна Лашутко призналась, что всю жизнь любила и понимала детей и они платили ей тем же, я подумал: «Пожалуй, в этой плате и скрыто таинство. Как и почему у детей возникает любовь к учителю? И каким даром надо ему обладать, чтобы стать любимым?»
Вот уже добрых три часа я слушаю монолог словесника Веры Владимировны. Голос у нее мягкий, глубокий. В нем столько учительского обаяния, что я невольно попал под его воздействие и... почувствовал себя ее учеником. Но в дверь комнатушки, где большую половину занимали полки с книгами, решительно постучалась обыкновенно необыкновенная жизнь учителя и потребовала к себе внимания...
— Детство мое не назовешь безмятежным — родилась–то я в сорок втором году. И весь ужас войны, страх, который не покидал моих родителей ни днем, ни ночью, наверное, вошел и в меня с молоком матери. Да, это о моем поколении сказано, что мы — «сурового времени дети». Чего–чего, а суровости нам хватало с лихвой. Но слава богу — судьба миловала меня от сиротства. Росла я в семье, где были и отец, и мама, и любимая бабулька. А когда мне исполнилось семь лет, родилась сестричка...
В моей родной деревне Латыголь Вилейского района построили школу–десятилетку. Учителя, работавшие в ней, казались мне исключительными, особенными людьми. Как будто пришедшими в школу из какого–то чудесного мира, где царил свет знаний и любви. Вот такое возвышенное отношение к учителю у меня возникло еще в раннем детстве. И, по большому счету, не изменилось за 50 лет учительства.
Читать я научилась бойко. И сделала для себя важное открытие: одно дело слушать, когда читают вслух, и совсем другое — читать своими глазами. Слова в книге будто оживают и превращаются в голоса. И видишь живых героев, переживаешь за них. Любишь или ненавидишь. Неведомая сила тянула меня к книгам. Но дома у нас их не было, а в школьной библиотеке малышне книг не выдавали. Когда учительница болела, на уроки приходила пионервожатая и читала нам Маршака. Подбегу к ней на переменке и умоляю: «Анначка Владимировна, дайте, пожалуйста, книгу хоть на одну ночку почитать!» А ночка–то с керосиновой лампой. И она одна на всю хату...
Летом пасу свиней, сяду на камень и, забыв обо всем на свете, читаю. Был у нас в деревне въедливый такой дедок. Никого не пропустит, чтобы не подковырнуть. Подходит ко мне: «Ага, чытаеш... Ну, чытай, чытай. Усё роўна вучыцелькай не будзеш». Меня как будто подкинуло что–то с камня. Вскочила на ноги и, покраснев от негодования, выкрикнула: «А вот и буду! Буду учительницей!» Дедок опешил от такой вспышки гнева и быстренько ретировался, что–то бормоча про себя. А мне стало стыдно. Нет бы промолчать, а то ведь обидела старого человека. Но удивительное дело: порой мне кажется, что то детское восклицание и по сей день звучит во мне. Может, потому, что учитель не столько профессия, как состояние души. А душа возраста не имеет...
Учебники мы покупали сами. Стоили они копейки, но их надо было заработать. Собирали ягоды, продавали и на вырученные деньги приобретали «Родную речь» и «Роднае слова», «Русский язык» и «Беларускую мову», «Математику» и «Гiсторыю»... С каждым годом количество книг увеличивалось. Но неизменным оставалось одно: радостное волнение в душе, когда раскрываешь книгу, еще не начавшую свою школьную жизнь. Ах, как же пахли новенькие учебники! Это невозможно, немыслимо описать.
При всей моей любви к художественной литературе математика брала верх. Я увлекалась ею. На районной математической олимпиаде заняла первое место. А какая награда ждала после победы! Меня, семиклассницу, вызвали в учительскую, где директор школы вручил отрез ситца. Это был подарок всем подаркам. Радость и гордость распирали меня, как воздушный шар, готовый взлететь в небо. Но, пожалуй, еще больше радовалась мама. «Учись, доченька, учись, — повторяла она. — Видишь, как тебя любят в школе». У отца же был свой план. В те времена большим спросом в селах пользовались портнихи. Как правило, они были самоучками, но плату за шитье брали немалую. Сошьют кофточку или юбку — гони пуд хлеба. А как этих пудов не хватало в хозяйстве! Вот и решил отец пристроить старшую дочь в портнихи...
Узнал об этом учитель истории Войтех Викторович Немиро. Человек добрейшей души. Высокий, худющий, ссутуленный. Из–под толстых стекол очков едва проглядывают близорукие глаза. Никого из учеников он не наказывал. Разве что, когда уж очень допекут, по–военному скомандует: «Встать всем!» И тут же добавит: «А ты, Вера, сиди». Да где тут усидишь! Тихонько поднимаюсь вместе со всеми... Так вот влетает в дом, как ураган, Войтех Викторович и с порога отцу: «Я ваш дом с фундамента сброшу! Вера — отличница. Она поступит в университет. Станет прекрасным педагогом. А вы ее — в портнихи. Позор!» Отец смутился от такого напора и стал перед учителем оправдываться. Это, дескать, всего лишь разговоры. Он не против, чтобы дочь окончила десять классов...
Таким вот бойцом был совсем не воинственный с виду учитель истории. От нашей деревни до Вилейки — 25 километров. Столько же и до Молодечно. Но дорога была такой ужасной, что никакой транспорт к нам не ходил. И никто ничего не мог сделать. А Войтех Викторович добился: пустили из Вилейки до Латыголя грузотакси (обычный грузовик с крытым верхом). Водители проклинали и дорогу, и учителя. Чья–то подлая рука ему отомстила: пырнула на вокзале ножом. К счастью, неглубоко. По моему разумению народный учитель тот, который способен страдать за людей. Как Войтех Викторович Немиро...
И все–таки стала я не учителем математики, а словесником. Произошло это благодаря счастливому пересечению в моей судьбе. Как и многие одноклассницы, я была очарована молодым учителем Иваном Иосифовичем Лашутко. В школе он был и завучем, и преподавателем белорусского языка и литературы. Обладая поэтическим даром, он свой предмет превратил в храм слова. И бережно вводил туда нас. Случилось так, что учитель увидел во мне не только ученицу 10–го класса. Но сказать об этом ему было непросто... «Ребята, — как–то обращается он к классу, — кто прочел роман Ивана Шамякина «Крынiцы», поднимите руки». Подняла одна я. «Вера, останься после уроков и перескажи мне его содержание. Перечитать роман я уже не успею». Просьба Ивана Иосифовича показалась мне несколько странной, но после уроков я осталась. И только потом поняла: не роман нужен был учителю, а намек, что завуч школы может влюбиться в свою ученицу. Правда, герой романа «Крынiцы» завуч Виктор Павлович Орешкин, полюбивший десятиклассницу Раю, — редкостный негодяй. Но суть не в этом... Пройдут годы. В эссе «Из прожитых лет» Иван Иосифович напишет вот эти проникновенные строки: «И нужно было случиться, что здесь, в этой забытой богом и людьми деревеньке я влюбился так в свою ученицу, что и сегодня, на пороге почти полувековой совместной жизни, я благодарен судьбе за эту встречу, за то, что познал великую милость — святое чувство любви и верности. И пронесли мы их достойно через необычно тяжелые испытания, которые предъявила нам жизнь»...
Окончив школу с серебряной медалью, я поступила в 1959 году на филфак Белгосуниверситета. Но проучилась меньше месяца. Вышло постановление: у кого нет стажа — отправить пионервожатыми в школы. Через год перевелась на заочный факультет и стала женой учителя и поэта Ивана Лашутко. А поэтом он был настоящим. Глубоким, честным и очень искренним. Чего стоят хотя бы вот эти строки: «Як цяжка быць самiм сабой —/ Без фальшы, зману i прытворства,/ Калi iдзе упарты бой./ А скiнуць маску так няпроста./ ...Ды нельга з бiтвы уцячы,/ Бо i адзiн у полi воiн».
Жили мы в родительском доме. Когда родилась дочурка (Лилия пойдет по нашим стопам и станет замечательной учительницей младших классов. А через девять лет после рождения дочери появится на свет сын Михаил), в хатке под одной крышей ютились 7 душ. И как–то ведь помещались! Потом у нас будет свой дом, заведем хозяйство. А вечером, поближе к дойке, обуваешься в резиновые сапоги — и на ферму. Проводить с доярками политбеседу. Конечно, доставалось. Но никогда, даже на четверть часа не была я учителем–поденщиком. Все, что знала, умела, могла, честно вкладывала в детские души.
Выпускница школы получает высшее образование и остается работать в родных стенах... Таких примеров в районе было немного. Ко мне присматривались. ...Весна. За окнами класса бушует май. Я читаю детям стихотворение Якуба Коласа «Першы гром». Помните: «Голосам моцы, цiха i важна./ Гром пракацiўся ўгары»... На задней парте — инспектор районо. Читаю так вдохновенно, что, кажется, раскаты грома на самом деле пророкочут над землей. Урок инспектору понравился. Но его слова о том, что вот так и надо воспитывать атеизм, вызвали у меня недоумение. Где он откопал в лирическом стихотворении атеизм — для меня загадка.
Атеисткой я не была. Когда тяжело заболела бабушка, я еще в школу не ходила. Стану на колени перед иконой и молю Бога: «Боженька милостивый, спаси мою бабушку!» Спас бабушку фельдшер Николай Дмитриевич Новиков. Врачеватель от бога. Он был непревзойденным диагностом. Николай Дмитриевич ночевал у нас, пока бабушка не окрепла. Но я верила, что и моя молитва ей помогла...
В 1970 году меня наградили медалью «За трудовую доблесть». Орден Трудового Красного Знамени и знак «Отличник народного образования» — эти награды за работу в Вилейской школе № 1. В Вилейку мы переехали в 1972 году. Неподалеку от «Зенита» получили квартиру. Иван Иосифович 5 лет работал инспектором районо, а потом многие годы — завучем школы № 3.
Когда его не стало, для меня наступили пустые и черные дни. Как будто солнце погасло... Но так уж устроена жизнь, что в любой печали находится хоть капля радости. А в радости, даже самой большой, всегда есть доля грусти...
А душа словесника болит. За многое, что сегодня происходит и в школе, и в обществе. Но это уже тема для отдельного разговора.
Советская Белоруссия №187 (24324). Пятница, 4 октября 2013 года.
