Фильм «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», снятый Андреем Кончаловским и получивший приз за режиссуру на Венецианском кинофестивале, сделал его героя, жителя архангельской глубинки, звездой не районного масштаба – бери выше. Корреспондент «Собеседника» поговорила с самым знаменитым почтальоном страны.
«Свет отключили, стою под дождем»
Деревня Косицыно, в которой живет 50-летний Алексей Васильевич Тряпицын, находится на одном из озер Кенозерского национального парка. До ближайшего большого населенного пункта – райцентра Плесецк – 200 км. Сейчас в тех местах распутица, и добраться до кенозерских деревень, мягко говоря, непросто – по словам самого Тряпицына, «дороги нет». Но можно позвонить.
– Алексей, говорить можете?
– Могу-могу. Связь только неважная. Свет отключили, я на улицу вышел, вот стою под дождем.
– Как так случилось, что режиссер Андрей Кончаловский выбрал для своего фильма вас?
– Мне позвонили из его продюсерского центра девчата, сказали, что ищут для фильма почтальонов по всей России, хотят посмотреть на меня. Поверил я девчатам, только когда они ко мне приехали и стали снимать меня на любительскую камеру.
– Что вам нужно было сыграть на камеру?
– Не, ничего. Я на камеру не играл, как вел свою жизнь, так и вел. Они ко мне в лодку сели, и мы поехали тем маршрутом, которым я обычно езжу. Где я чай пил, там и они садились вместе со мной. Как разговаривал с людьми, так они и снимали. Потом сказали, что как только он (Андрей Кончаловский. – Авт.) меня выберет, они сразу мне позвонят. Говорили, что у них нет никаких сомнений, что это буду я. Ну, так и получилось.
– А зачем вам это нужно было? Может, начальство поручило?
– Нет, никакой разнарядки не было. А боязнь, конечно, была. Но они сказали, что с меня как с актера никто ничего требовать не будет, буду вести себя, как обычно, и что выбрали меня человек из сорока, а может, даже из шестидесяти, так что все не просто так. Мне и самому было интересно. Не то чтобы я всю жизнь в кино хотел сняться, но просто так – любопытно.
Кончаловский сказал: «Всю твою жизнь знаю»
– Как складывались отношения с Кончаловским?
– Я чувствовал, что передо мной великий человек, и очень настороженно поначалу к нему относился. Но девчата меня настроили, что он человек хороший. Первая встреча с ним проходила в гостинице, он чаепитие устроил, поговорили – то да сё. Потом уже обедали и ужинали за одним столом, обсуждали, что делать будем. Он, когда приехал, говорит: я всю твою жизнь уже знаю, можешь не рассказывать. Я же его девчатам всю подноготную про себя выложил.
– Был какой-то сценарий?
– Никаких бумаг мне не давали, хотя я просил. Он (Андрей Кончаловский. – Авт.) мне объяснял, что надо делать. Вот, например, есть у нас такой Колобок. Мне говорят: как ходишь к нему с почтой, так и иди, выводи на разговор. Выдуманного было мало. Самое первое, чему меня научили – не смотреть в камеру. Это трудно, но я научился, мне потом говорили: «Молодец! Камера тебя любит». А иногда нет-нет да и посмотришь. Оператор тогда ругался. Когда начинали снимать, режиссер нас всех собрал и сказал, что вести себя надо обычно, чтобы получать удовольствие от кино.
– И вы получали? Или было сложно?
– С ним легко работать, он очень просто все объясняет, своими методами возьмет и подведет тебя к тому, что нужно. Хотя я сейчас и геройствую, но сложности были. Тяжело одно и то же по десять раз повторять.
«Я абориген»
– Кенозерье действительно такая глушь, какой кажется в фильме?
– Если кто из цивилизованных городов, то для них это, конечно, глушь. Но мы сами так не считаем. На озере живем, и здесь без лодки никуда. За продуктами мне надо 10 километров ехать, к участковому терапевту тоже. Осенью вообще дороги никакой, так что только на лодке и можно. Я абориген, всю жизнь тут. Уезжал только в армию, шесть лет прожил под Плесецком.
– Почтальон в дальних селах действительно единственная связь с миром?
– Раньше так и было, но сейчас мобильные телефоны появились, полегче стало. Я почту два раза в неделю развожу, обхожу на лодке 45 километров. Деревень немного, совхоз развалился, люди разъехались. Вот в моей деревне четыре семьи живут, есть деревни, где вообще один житель. Я одно время больше продуктов носил, чем корреспонденции: кто лампочку закажет, кто хлеб.
– Вы теперь звезда. Сами-то чувствуете?
– Звезда! Какая я звезда?! Первый день после фестиваля, когда его по всем каналам показывали, мне звонили, поздравляли, спрашивали: мол, как жизнь изменилась? Я говорю: а как она должна была измениться? Вот стою с лопатой в огороде, картошку копаю. Правда, пошел почту разносить – навстречу туристы с теплохода, подбежали, сфотографировались. Бывает, местные пошутят: вот звезда идет. Ничего страшного.
– У почтальонов, как известно, зарплаты небольшие. Вам хорошо платили за съемки?
– Все как положено, заключали договор. Расценки – где-то тысяча рублей в день (фильм снимали два месяца. – Авт.). Зарплата почтальона 6 тысяч, но я никого в этом не виню, сам на такую работу согласился. Стаж выработать надо – а куда я еще пойду? Некуда у нас больше. Подрабатываю: строю, ремонтирую, хозяйством занимаюсь. У нас ведь на улицу вышел – вот тебе и работа. Сейчас картофель на зиму надо заложить.
– На премьеру в Москву поедете, если Кончаловский пригласит?
– Поеду, чего не поехать. Надо будет посмотреть, чего мы там с Колобком накуролесили.
Ольга Кузнецова
Советская Белоруссия №190 (24571). Суббота, 4 октября 2014
