Евгений Глебов мечтал учиться у Шостаковича

Любимец музы

Сухие факты биографии Евгения Глебова, выложенные в Википедии, поначалу могут даже смутить. Родился в провинциальном Рославле, там же окончил техникум железнодорожного транспорта, работал осмотрщиком вагонов в Могилеве... В музыкальное училище его не приняли — не знал нот. Но уже через год он создает свое первое симфоническое произведение — «Фантазию для фортепиано с оркестром». Пишет музыку для кино и театра, симфонического и эстрадного оркестров, для народных инструментов. Песни, оперетты, оперы, балеты...


Еще при жизни его называли классиком белорусской музыки ХХ века. Да и сейчас к категории забытых он не относится. Национальный концертный оркестр под управлением Михаила Финберга постоянно включает произведения Глебова в свои концерты, квартет деревянных духовых инструментов «Ривьера», созданный молодыми белорусскими музыкантами, также явно неравнодушен к его сочинениям... В ноябре Государственный симфонический оркестр под управлением Александра Анисимова представит новую программу на музыку Евгения Глебова, к концу будущего сезона в Национальном академическом Большом театре оперы и балета ожидается премьера балета «Маленький принц» (к слову, оценить этот балет минская публика сможет впервые, хотя мировая премьера состоялась еще в 1981 году в Финляндии, затем в Москве — в Большом театре и многих других театрах бывшего СССР)...


И за пределами Беларуси его по–прежнему ценят — полистайте интернет. Что–что, а уж мелодии Евгения Глебова наверняка слышал даже самый далекий от музыкального искусства человек. Да хотя бы в любимом кино — «Последнее лето детства», «Венок сонетов», «Дикая охота короля Стаха» и еще в 40 с лишним фильмах и мультфильмах...


А в музучилище его когда–то действительно не приняли. Но абитуриент, сочинявший музыку без нот (благо придумал собственную систему записи мелодий), остаться незамеченным не мог. Студенты рассказали о нем Иосифу Жиновичу, приехавшему в училище на госэкзамены. Разглядев талант, Жинович предложил Евгению Глебову поступать сразу в консерваторию... На молодежном пленуме Союза композиторов в Москве (за год до окончания консерватории Глебова приняли в Союз композиторов — случай беспрецедентный!) он познакомился с Шостаковичем. Шостакович порекомендовал молодое дарование профессору Московской консерватории Шебалину. К Шебалину не поехал... Позже его приглашал к себе в аспирантуру Хачатурян, но и этим приглашением Глебов не воспользовался.


— Он мечтал учиться у Шостаковича, — вспоминает вдова композитора Лариса Глебова. — Однако Шостакович к тому времени уже не преподавал. А фамилии Шебалина или Хачатуряна тогда для него не особенно звучали... Впрочем, он всю жизнь учился сам и вообще предпочитал быть сам по себе.


Бабушка Евгения Глебова была из старинного дворянского рода Сокол–Черниловских, предки со стороны деда — Сурусы — участники восстания Костюшко. Оттуда — его независимый характер, его понятия о чести и благородстве...


Изгой


«Из молодых, да ранний!», — бросил ему кто–то во время заседания правления Союза композиторов. «Молодость проходит, бездарность остается», — тут же парировал Глебов. Эти слова многие приняли на свой счет и... его исключили из союза. В советские времена это означало фактический запрет на профессию, запрет на имя. Но музыка Глебова уже звучала — в ТЮЗе, в кино, Большой театр оперы и балета готовил к премьере его первый балет «Мечта»... Любовь Мозалевская, главный режиссер ТЮЗа, даже обсуждать с посланцами Союза композиторов ничего не стала. Так и сказала: «Это вас он не устраивает, а нас — очень даже устраивает». Знаменитый Корш–Саблин откровенно возмутился: как это кто–то смеет ему указывать?! Только дирижер Виктор Дубровский не возражал, когда ему заявили, что везти сюиту из «Мечты» за границу он не имеет права. Витя просто взял ноты, поехал в Прагу, исполнил там «запрещенную» музыку и получил хорошие отзывы... Словом, поддержка была со всех сторон. Но год с лишним его по–настоящему травили. Когда мы познакомились, Женьча мне так и сказал: «Ты осторожнее со мной, я — «несоюзная молодежь»...


Мне только что исполнилось 19, к тому времени я уже два года работала на камвольном комбинате ткачихой (тогда для поступления в вуз надо было иметь трудовой стаж). И однажды Майя, моя соседка–артистка, предложила съездить на радио, посмотреть, как там и что, — интересно же... Но в радийных коридорах подружка куда–то исчезла, а я, растерявшись, направилась на звуки музыки. Шла запись, входить туда, конечно же, было нельзя, но я сунулась. В этот момент из комнаты вышел один из музыкантов. Как он потом рассказывал, у меня было такое лицо, что он сжалился и проводил меня в фоническую. А там сидел Евгений Александрович и двигал какие–то рычажки (звукорежиссер, кажется, был в отпуске)... После он говорил: «Если бы я не встретил тебя тогда, не знаю, что было бы со мной». Ему было необходимо выговориться, выплеснуть сжигавшее его чувство несправедливости, тот негатив, который его окружал. Такую отдушину он тогда нашел во мне...


Трудоголик


Но работу не прекращал, несмотря ни на что. Репетиции «Мечты» подходили к концу, премьера была приурочена к открытию нового сезона. Назревал скандал. Премьера на музыку исключенного композитора — нонсенс! И за месяц до премьеры его восстановили...


Жениться? Ему это и в голову не приходило. Я окончила университет, ждала распределения. Пришла к Женьче: «Моя мама говорит: двадцать три — замуж при». «А тебе сколько?» — спросил он. «Двадцать три». — «Ну так пойдем распишемся»... Потом пообедали у моих родителей, вот и вся свадьба...


Он не выносил суеты. При его жизни мы даже ремонт в квартире ни разу не делали, хотя за облезлые стены порой было неловко перед гостями. Знаете, что для него было главным? Чтобы все были дома, он об этом знал, но при этом никто не мешал работать. Телефонный звонок — катастрофа! Позвать Женьчу к телефону я могла только в крайнем случае. Скажем, если звонили Василь Быков или Володя Короткевич... Со всеми остальными разбиралась сама. Как личный секретарь. Собственно, и на юрфак я поступила, чтобы помогать ему. Все его авторские, переговорные дела были на мне. Ну и прочее... Даже не представляете, насколько он был не приспособлен к быту. Что сколько стоит, где что надо получить. Ориентировался разве что в коньяке, сам покупал его для гостей. Гости по вечерам были у нас постоянно, частенько засиживались допоздна. Слушали музыку, спорили... Но в 9 утра Женя уже сидит и работает. До самого вечера. Всегда! Суббот и воскресений для него не существовало. «Муза не любит ленивых», — так он говорил...


Функционер


«Я прекрасно знаю вашу историю, но вам непременно надо преподавать», — сказал ему Машеров. Женя отказывался — жалко тратить на это время. «А ведь вы могли бы подготовить людей, которые станут вашими единомышленниками», — заметил Машеров. Эти слова были решающим аргументом... Позже Машеров и Кузьмин, секретарь ЦК партии по идеологии, решили, что Глебов мог бы стать еще и ректором консерватории. Но сначала его нужно было убедить вступить в партию. Хорошо помню тот разговор, это было при мне. Женя возражал: «Слишком много в партии карьеристов и приспособленцев!» «Вот я и хочу, чтобы в ней становилось побольше профессионалов, таких, как вы. Но и вам надо понимать ситуацию и быть хотя бы благодарным», — сказал Кузьмин. Он нашел именно ту кнопку, на которую только и можно было надавить. Действительно, никаких препон творчеству Глебова при Машерове и Кузьмине не было, все, что он писал, публиковалось, ставилось, слушалось... Но от ректорства отказался категорически: «Не будет ни ректора, ни композитора. Кому станет лучше?»


Однажды состоялась творческая встреча на заводе отопительного оборудования. Чадил этот завод ужасно и был объектом постоянной критики. И вот туда приехал Глебов... После встречи рабочие в него буквально влюбились — Женьча ведь был еще и очень остроумным человеком. Написали письмо в райком партии: мол, хотим видеть Глебова депутатом от своего коллектива... Так он стал депутатом. Очень уважали его заводчане, многим из них он помог получить квартиру, а заводу — выбить новый фильтр от чадящих труб.


Эстет


Лучшим отдыхом для него было общение с людьми. Ему очень импонировали слова Экзюпери: «Самое дорогое — это радость общения человеческого». Но общался Женьча только с теми, кто ему был близок. К слову, при новом знакомстве внешняя привлекательность, в особенности женщин, была для него далеко не на последнем месте. Зрительное неблагополучие, равно как и фальшь в оркестре, болезненно выбивали его из колеи.


По–настоящему тяжело он заболел уже в конце жизни. Развал страны, разруха в городах и  головах... А когда увидел горящий «Белый дом», сказал: «Ну вот, это — крах всему»... Действительно, наступил жуткий вакуум, когда его творчество, любимая работа, которой отдал всю свою жизнь, оказалась ненужной. И не только его, а и многих других настоящих профессионалов. У Жени наступила... нет, не депрессия, какая–то отрешенность. В 1996–м у него случился первый инсульт, в 1999–м — второй, в 2000–м его не стало.


А ведь он так любил фильмы с хорошим концом...


zavadskaja@sb.by


Советская Белоруссия №160 (24541). Суббота, 23 Августа 2014.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter