Мало кто знает, но литературной основой фильма стала пьеса Михаила Булгакова «Иван Васильевич», несколько десятилетий бывшая под запретом. К началу 1970‑х годов произведения Булгакова постепенно возвращались в творческий оборот, однако процесс шел со скрипом. Для фильма сюжет был существенно сокращен и переделан, так как реалии начала века зрителям 1970‑х не были близки. Однако многие сатирические фразы Булгакова остались без изменений. Сценарий рождался прямо на квартире Гайдая — со своим соавтором Владленом Бахновым режиссер жил дверь в дверь.
Первый вариант сценария Гайдай с Бахновым писали специально под Юрия Никулина, именно его видели в ролях управдома Бунши и царя Ивана Грозного. Никулин в силу постоянных гастролей с цирком редко принимал предложения о киносъемках, а тут еще и идея, которая, по его мнению, сразу попадет под запрет. Уговорить артиста не помог даже повышенный гонорар: за «Бриллиантовую руку» Никулин получил 6 тысяч рублей (баснословные по тем временам деньги), и в новой картине Гайдай обещал ему не меньше. Отказ этот Гайдай, кстати, обыграл в одной из сцен: помните, Якин пытается угадать, какой артист скрывается под, как ему кажется, гримом Иоанна Грозного? «Кто вы такой? Сергей Бондарчук?.. Нет. Ах! Юрий Никулин!»
Так перед Гайдаем встал вопрос поиска актера, способного на съемочной площадке в буквальном смысле раздвоиться и создать два диаметрально противоположных образа — самодержца, известного своим буйным нравом, и нудного подкаблучника‑управдома. Он попробовал Владимира Этуша, которому в итоге предложил роль вальяжного стоматолога Шпака, мастера перевоплощений Евгения Евстигнеева (пробы были великолепны, однако Евстигнеев чем‑то не устроил худсовет), трех Георгиев: Вицина, Буркова и Юматова, а также Евгения Лебедева, Сергея Никоненко и Анатолия Кузнецова. Все было не то. Вытянуть две диаметрально противоположные по характеру роли не получалось ни у кого. Находкой стал Юрий Яковлев — то самое меткое попадание в оба образа сразу!
Кстати, Яковлев в этой картине работал с Этушем. Их связывала история поступления в Щукинское училище: Владимир Этуш, будучи главой приемной комиссии, высказался категорически против приема Яковлева, мол, актерская профессия не для него. Однако время показало, что на сей раз мэтр ошибся. Яковлев поступил в знаменитую «Щуку» со второго раза, а в фильме Гайдая великолепно сработался со своим маститым педагогом.Только один герой нашелся — тут же потерялся другой. На роль Жоржа Милославского режиссер планировал взять своего любимого Андрея Миронова, чтобы тот сыграл вариацию на тему Геши Козодоева. Однако Миронов в тандеме с Яковлевым совершенно терялся и выглядел чересчур интеллигентно для вора‑домушника. Снова начались поиски и пробы, и опять все было не то. Попадание в яблочко произошло с Леонидом Куравлевым, добавившим персонажу веселого обаяния и куража, — настолько, что по ходу съемок его роль все расширялась и расширялась с полного одобрения Гайдая.
Инженера Тимофеева хотел сыграть Олег Видов, но Гайдай отдал роль Александру Демьяненко, тем самым как бы продолжив экранные приключения Шурика. В итоге и героя пришлось переименовать, у Булгакова он звался Николаем. Легкомысленную супругу‑актрису Зиночку рвались сыграть многие актрисы, в том числе три знаменитые Натальи: Гвоздикова, Гундарева, Селезнева. Режиссер остановился на Селезневой.
А вот Михаил Пуговкин в роли Якина вызвал у худсовета жесточайшее отторжение: как же, он вечно играет каких‑то дурачков, разве можно ему доверить изобразить творческого деятеля? Вступился за артиста Григорий Чухрай: «Товарищи режиссеры! Вы все думаете о себе очень хорошо. И зря. Пуговкин вам покажет, какие типы среди вас встречаются...» Кстати, сцена на берегу моря, где Якин барственно восседает на складном стуле, помахивая тросточкой, была срисована с самого артиста: Пуговкин любил отдыхать в Крыму, и именно в такой позе его можно было застать на набережной Ялты.
Женой Бунши по плану Гайдая должна была стать Нонна Мордюкова — образ властной сующей нос не в свое дело общественницы намертво прилип к ней после «Бриллиантовой руки». Однако с просьбой обратилась Наталья Крачковская: «Леня, возьми меня, честное слово, я очень хорошо сыграю!» И сыграла, причем жертвуя своим здоровьем. Ее Ульяна Андреевна все время выходит в разных париках, и лишь ближе к финалу мы узнаем, что жена Бунши стрижена буквально ежиком. Гримеры сделали для этой сцены специальный парик из купальной шапочки. «А потом я надевала обычный парик. Все это врезалось в кожу, лицо начинало отекать. Я просто рыдала», — вспоминала Крачковская. Тяжело заболев по ходу съемок, она к тому же резко похудела. Гайдай был в ужасе: «Наташа, это невозможно смонтировать! Срочно поправляйся!» И бедная Крачковская за неделю была вынуждена наесть потерянные килограммы обратно, давясь макаронами и кашами.
Актрисе Нине Масловой, игравшей маленькую роль царицы Марфы Васильевны, накануне съемок подбили глаз: на вечеринке из‑за молодой красавицы заспорили два кавалера, досталось в итоге и ей самой. Грим не мог до конца справиться с выцветающим бланшем, поэтому Маслова в сцене с Грозным‑Буншей старательно держит глаза долу, что в итоге сделало образ только более убедительным и милым.
Машину времени (в нее так импозантно попадают алебардой стрельцы) изготовил скульптор Вячеслав Почечуев, работавший с кинематографистами над созданием различных декораций. Стеклянные фигуры, из которых сделана конструкция, он заказал знакомому стеклодуву с Клинского завода, сборка заняла около двух месяцев.
По бухгалтерии Почечуеву выписали гонорар — 40 рублей. С формулировкой: «За изготовление машины времени».Роскошные царские одеяния были взяты из запасников — их использовали на съемках «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна. Завитой парик Зиночки перешел ей по наследству от Любови Орловой — королева советского экрана снималась в нем в фильме «Русский сувенир». А вот наряды для Натальи Селезневой создавал кутюрье Вячеслав Зайцев, слава о котором уже гремела в Париже. В итоге Зиночка в советском фильме выглядит так, как не всякая европейская модница в начале 1970‑х: мини‑платья отсылают к образу супермодели Твигги, геометрические линии — к стилю Андре Куррежа и Пьера Кардена, рукава‑пагоды белого брючного костюма опережают европейскую моду на добрый десяток лет. Да и брючный костюм в Европе и США того времени считался нарядом более чем вызывающим и провокационным, так что своим роскошным творением советский модельер щелкнул по носу мэтров моды: актриса в СССР выглядела эффектнее и смелее любой западной суперзвезды. Наряды Зайцева, блеснувшие в фильме Гайдая, на долгие годы стали эталоном для советских модниц — сотни красавиц мучили портних просьбами сшить платье, «как у Селезневой».
Первый просмотр отснятого за 71 день материала вогнал актеров в ступор: фильм, по их мнению, был ужасен и рассыпался на глазах. В зале сидели в гробовом молчании, изредка натужно смеясь. Гайдай безмолвствовал — он вообще был человеком очень замкнутым и серьезным. И только во время показа, когда съемочная группа увидела, как роскошно мастер отредактировал сцены, где‑то убрав длинноты, а где‑то, наоборот, растянув и наложив музыку, все стало ясно: это успех! Причем успех невозможный, фантастический, какого раньше не бывало: дети и взрослые штурмовали кинотеатры, чтобы посмотреть фильм три, четыре, пять раз!
3‑е место в прокате, 60,7 миллиона зрителей, восторженные отклики в центральной прессе — газетах «Правда» и «Известия». Правда, ни на один кинофестиваль картину Гайдая так и не послали. Завистники искренне надеялись, что с годами фильм забудется и покроется пылью, однако этого до сих пор не произошло. 50 лет — тот самый срок, за который слетает шелуха и остается только подлинное искусство.ovsepyan@sb.by
