В последние дни на меня спамом сыплется история пятилетней малышки, которую родители удерживают в частной клинике Москвы с самого рождения. Врачи утверждают, что ребенок абсолютно здоров, но у матери девочки есть навязчивая мысль: «Вне стен больницы дочь погибнет». На ее содержание отдают большие деньги, но папа и мама практически не посещают ребенка. За такую информацию глаз цепляется мигом, я ж сама мать! Да разве я такое позволила бы?! Вот и все остальные спешат осудить, тем более что в России сейчас активно обсуждается закон о семейном насилии. Через призму этой истории я смотрю на мир уже несколько дней. И вижу…
Нозофобия — страх заболеть. Тревожные личности отравляют жизнь себе и близким, во всем им видится инфекция, каждый кашель — симптом неизлечимой болезни. Человек сам не осознает, как начинается психическое отклонение. Внезапно его бурное воображение рисует страшную картину: дитя засыпает и у него останавливается дыхание. Родитель видит это так явно, что теперь уже никуда не может сбежать от жуткого образа. Теперь вся его жизнь подчинена борьбе со страхом. Я сама крадусь в ночи проверить, как дышат мои дети, и уговариваю себя успокоиться, но сон приходит не сразу.
Однако нозофобия не единственный родительский страх. Страх поздноты, когда подросток пошел встретиться с друзьями, наступила ночь, а он не дома. Страх отсутствия будущего, когда каждая отметка ниже шестерки воспринимается как предвестник самых ужасных жизненных перспектив. Страх непонятного, когда новая молодежная тенденция не может быть воспринята родительским мозгом и оттого вызывает панику, — не к добру это. Страх отпустить своего ребенка во взрослую жизнь. И, наверное, есть еще много‑много всяких фобий, о которых специальные доктора знают лучше.
Мы, родители, считаем, что имеем полное право на все эти страхи, ведь все это — чтобы уберечь потомков и продолжить род. Так и есть, природа заложила в нас механизм боязни неспроста. Но как понять, что ужасные фантазии выходят из берегов? Самый большой кошмар, что никак. Ни один сумасшедший не считает себя таковым. Ни один родитель не признается, что одержим фобиями.
И у каждого свои призраки. Бабули боятся, что дитя останется голодным и, конечно, умрет. Что не надетая под шапку косыночка приведет к менингиту, а подобранная с пола конфета заселит в организм бычьего цепня. Мамы боятся, что дочь попадет в дурную компанию или ее похитит злой дядька, а папы не отдают сыновей в танцевальный кружок, потому что потому. Да, мы пожили и знаем, что это неспроста. Выискиваем в выпусках новостей истории про жестоких нянь, чтобы с подозрением смотреть на свою. Запоминаем, как кто‑то в садике не запер окошко и во время тихого часа мальчик оттуда выпал, — а второй этаж! Это становится поводом для собрания: окна запереть, а лучше забить досками!
Выверни каждого наизнанку, спроецируй на экран фильм, который крутится в папа‑маминой голове — самые талантливые голливудские хорроры померкнут рядом с тем, о чем мы, родители, нет‑нет да и подумаем.Даже удивительно, как это не все дети еще больны нервным тиком. Но на всех отражается. Мой друг не умеет кататься на велосипеде. И на лыжах не умеет. И не умеет бегать. Только ходит потихоньку. Дело в том что, будучи пятилетним ребенком, он потерял старшего брата и стал объектом родительского бдения. Ему запретили делать все, что может привести к травме, хоть брат и погиб от заболевания, а не от несчастного случая.
Маленькая россиянка пять лет живет в больничной палате, каждый день сдает анализ крови и кардиограмму, и каждый день результаты обследования говорят о полном ее здоровье. Она не умеет играть со сверстниками, никогда не плавала в реке и не собирала в лесу ягоды. Это ужасная история. Но сколько детей в этот самый момент так же страдают от того, что родители из «добрых побуждений» наложили запреты на те или иные свободы. Или же обязали ребенка по пять часов сидеть за музыкальным инструментом, тренировать до одури теннисные навыки, переписывать по несколько раз домашку, потому что неопрятно. И все это потому, что им показалось, так надо. Так правильно! А иначе ребенок сгинет в этом мире. И мы перестали слышать детское: «Я не хочу, мне это не интересно».
Мы церберы в тюрьме, где наши дети мотают 18‑летний срок. Я тоже не без греха. Но вот задумалась. И вы, может, тоже поразмыслите. А вдруг это освободит хоть одного ребенка из клетки…
Т.С.
