Самое удивительное, что увидели европейцы замечательные работы японских художников только в середине XIX века. Увидели и поразились! О влиянии японской гравюры на развитие европейского изобразительного искусства написаны сотни книг и тысячи статей. Гравюрами восхищались, ими украшали дома, их собирали. Вот один пример — японские коллекционеры очень ценят и любят Винсента Ван Гога, за его полотна платят астрономические суммы. А почему, догадываетесь? Все просто. Ван Гог стал великим не без влияния графики японских художников XVIII — XIX веков.
В последние дни сентября в Национальном художественном музее открылась уникальная (это без преувеличения) выставка японской гравюры укие–э XVIII — XIX вв. из собрания Государственного Эрмитажа. Открывал экспозицию генеральный директор Эрмитажа Михаил Пиотровский.
«Современнейший город Токио, который мы знаем, на самом деле раньше был такой, как на этих гравюрах. Вся его жизнь с его «греховными» кварталами — здесь, как и чисто японское любование природой. Сейчас Токио сверкает огнями, но многое из изображенного художниками сохранилось, и это можно увидеть и прочувствовать. Характерное для востока сочетание утонченности с современностью, мягкости с жестокостью.
— Михаил Борисович, какая разница между коммерческой экспертизой произведения искусства и музейной?
— Если кратко, то коммерческую экспертизу интересует — работа фальшивая или нет, а музей делает атрибуцию произведения искусства. Эрмитаж уже сто лет не занимается коммерческой экспертизой. Хотя иногда приходится помогать другим музеям, судам.
— По какому принципу Эрмитаж пополняет свои коллекции сейчас?
— Стараемся продолжать многолетние традиции. Хвастаюсь, что мы первыми двадцать лет назад приобрели Хаима Сутина. Теперь его работы есть и в России, и в Беларуси. Одно из последних приобретений — гарнитур «Пиковая дама». Он уже выставлен в наших залах. Произведения современного искусства нам дарят. Не секрет, что на них сейчас очень высокие цены.
— А вы разрешаете проводить в Эрмитаже свадебные фотосессии?
— Да. Правда, была проблема, когда вместе с женихом и невестой начали ходить по залам тридцать — сорок человек гостей. Пришлось ограничить. Согласитесь, что в фотосессиях нет ничего плохого. Кстати, именно новобрачные показывают нам, где самые лучшие экспозиции в Эрмитаже.
— Михаил Борисович, вопрос личный. У вас дома много картин?
— Да, у меня есть произведения некоторых художников... Но великих нет. Есть рисунок Сергея Григорьева, купленный мной в молодости.
— А вы помните свое самое первое посещение Эрмитажа?
— Не помню. Мне столько раз рассказывали, как я попал в Восточный арсенал, а там барабаны...
— Какими должны быть современные музеи? И почему люди продолжают их посещать?
— Я радуюсь, когда люди стоят к нам в очередь, хотя сегодня все можно увидеть на айпадах... Музей нельзя заменить. Там своя энергетика. И потом, он воспитывает сложного человека, потому что когда простые люди делают ракеты, то те падают.
— Примерно пятьдесят. Раз в год мы устраиваем раздачу котят.
— Я ни разу не видел кошку в музейных залах.
— В залы их не пускают. Они ходят в подвалах, а когда тепло — выбираются во двор, греются на солнце. Вообще, кошки придают музею человечность.
— Михаил Борисович, в музее более трех миллионов экспонатов. Сколько вы знаете в «лицо»?
— Из живописи, а это двенадцать тысяч картин, знаю почти все. Если что–то необходимо уточнить — можно нажатием кнопочки на компьютере вызвать и посмотреть.
— Кроме Эрмитажа, у вас есть любимый музей?
— Много... Очень люблю Хьюстонский музей Доминик де Менил, где собрана лучшая коллекция сюрреализма, а также искусства Океании. В Хьюстоне же капелла Марка Ротко. У нас, к сожалению, этого художника, кстати, уроженца Витебской губернии, пока нет. Очень дорогой.
— На чем держится Эрмитаж?
— На традициях и коллекциях. Следует понимать, что мы все — букашки в сравнении с Эрмитажем. Он сам помогает нам выходить из сложных ситуаций, сам подсказывает решения. Музей — организм. Еще он держится на преданности людей, которые приходят к нам работать и остаются здесь навсегда.
— Сейчас все чаще говорят и пишут, что любой музей — кладбище.
— Это неправильно. Музей — самое живое место на свете. В нем надо научиться мыслить. Во–вторых, музеи — это самые демократические учреждения. Здесь каждый может найти ответы на свои вопросы. А кладбище — не ругательное слово, а один из главных признаков европейской цивилизации. Уважение к предкам — важнейшая часть культуры. По отношению к кладбищам определяется качество нации. Мы живем до тех пор, пока есть наши кладбища, на которых написаны наши имена. Помните, в Древнем Египте, когда хотели уничтожить память о человеке, то стирали его имя с надгробного памятника.
— Как надо посещать Эрмитаж?
— Прогуливаясь, неторопливо... Больше чем на два часа не советую. Современный человек стал хуже видеть.
— А есть картины, которые никогда не покинут стены Эрмитажа?
— Ни при каких обстоятельствах Эрмитаж не покинет полотно Рембрандта «Возвращение блудного сына». Картина большая и хрупкая. Это — главная наша жемчужина.
Генеральный директор Эрмитажа еще раз глянул на часы, извинился и улыбнулся. Через два часа у него самолет в Санкт–Петербург.
Справка «СБ»
Пиотровский Михаил Борисович — выдающийся российский организатор музейного дела, советский и российский историк–востоковед, арабист, исламовед. Директор Государственного Эрмитажа, декан восточного факультета СПбГУ. Член–корреспондент РАН с 30 мая 1997 года по Отделению истории (всеобщая история, включая этнологию). Президент Союза музеев России с момента учреждения организации 28 октября 2001 года. Действительный член Российской академии художеств.
P.S. Выставка «Эдо. Столица и эпоха. Японская гравюра укие–э 18 — 19 вв. из собрания Государственного Эрмитажа» ждет зрителей в залах нашего художественного музея до 20 декабря этого года.
Советская Белоруссия №189 (24570). Пятница, 3 октября 2014.
