О том, что в последние годы жизни композитор Сергей Кортес работал над оперой «Кастусь Каліноўскі», еще в 2018 году рассказал тогдашний замдиректора Большого театра Владимир Рылатко. Но в тот момент сенсации не получилось. Театр готовился к премьере «Анастасии».
А нынче в Большом проходит выставка, посвященная 85-летию Кортеса, — идеальный повод вернуться мыслями в те времена, когда маститого композитора узнавали в лицо, когда у него было не только имя и звание, но и легенда, передававшаяся из уст в уста.
— Самое первое, что вспоминается о Кортесе, — он очень любил женщин и уважительно к ним относился, своих чувств не скрывал и всегда смотрел с восхищением, — вспоминает народная артистка Беларуси Наталья Руднева. — Этим он резко отличался от других мужчин, не говоря уже о мужчинах-руководителях.
В отличие от массы белорусских интеллигентов советской поры, у Сергея Кортеса не было крестьянских корней.
— Мой прапрадед по материнской линии Николай Иванович Раевский был географом, прадед Александр Федорович Кричевский — банкиром, дед Борис Николаевич Благовещенский — петербургским адвокатом, а бабушка Евгения Александровна — оперной певицей, — рассказывал композитор в одном из интервью.
В канун революции бабушка повторно вышла замуж за Павла Петровича Шостаковского, который был в ту пору российским военным атташе в Италии. Он удочерил Людмилу — маму будущего композитора. Затем были бегство по льду Финского залива в Европу, жизнь в Чили, замужество и развод Людмилы, которая осталась одна с четырьмя детьми. Младшим из них был Сергей Кортес. И, наконец, Аргентина, где Павел Петрович сделался видным публицистом, горячим поборником советского строя.
— Шостаковские были желанными гостями в советском посольстве, — пишет в своих воспоминаниях русский прозаик и переводчик Маргарита Былинкина. — Людмила Павловна, сорокалетняя дочь Павла Петровича, преподавала в торгпредстве английский язык.
Неудивительно, что епископ Феодор, прибывший в Аргентину в 1947 году с миссией вернуть местную православную церковь в лоно Московской Патриархии, первое время поселился в доме Шостаковских. И тогда же Павел Петрович стал хлопотать о возвращении на родину.
В 1955 году его мечта сбылась. В Москву и в Ленинград их не пустили — направили в Минск. Возможно, в тот момент это казалось катастрофой, но позднее Сергей Альбертович Кортес воспринимал это как величайшее благо.
— Всю творческую жизнь я прожил в Беларуси. Это моя духовная родина, — неизменно говорил он.
И Беларусь его любила, хотя в советское время он смотрелся как инопланетянин. Репатриант, авангардист, упрямо избегавший столь модной тогда демонстративной белорусскости и «опоры на фольклор». Умные люди посмеивались, что за сюжет для белорусской оперы — «Джордано Бруно». Но, к их огромному изумлению, опера с блеском прошла в двух Больших театрах — белорусском и московском.
Сложнее было с «Матушкой Кураж» по Бертольду Брехту. Дело было в 1980 году, кто-то из белорусских партийных боссов усмотрел в ней намек на афганскую войну. Но зато «Матушку Кураж» с большим успехом поставили в Кишиневе, Каунасе и других советских городах. Опера «Визит дамы», наоборот, писалась для Кишинева, а вместо этого стала украшением минских афиш.
В 1972 году Сергей Кортес, до того работавший почти исключительно в театрах, становится музыкальным редактором киностудии «Беларусьфильм». Он сделал все, чтобы в белорусском кино звучала музыка белорусских композиторов — Глебова, Кондрусевича, Захлевного, — даже если актеры были московские.
И сам он создавал великолепную музыку для кино. «Возьму твою боль», «Раскиданное гнездо», «Черный замок Ольшанский» — это его фильмы, его дети.
— Я очень долго не знала, что у него так много интересной, красивой, мелодичной музыки в кино, — говорит Наталья Руднева. — Это было неожиданно, я привыкла думать, что он пишет атональную музыку, а тут такие простые, приятные мелодии.
К музыке для кино и театра у Сергея Альбертовича был свой особый подход.
— Есть мысль, которая говорится словами, — объяснял он. — А есть еще мысль, которая не произносится вслух, а находится в головах у действующих лиц. Самое главное — эту мысль отыскать.
В 1991 году Сергея Кортеса вызвали в министерство и предложили должность директора Большого театра Беларуси.
— Мне эта работа была очень интересна, — вспоминал он в одном из интервью. — Хотя потом рассказали, что некий ветеран, рабочий сцены, проворчал после моего назначения: «Ну вот, до того бывший баянист директором был, все развалил, а теперь композитора прислали!»
У солистов оперы мнение было другое.
— На моем веку было много директоров, но я не помню ни одного, который сочетал бы в себе несомненный талант и человечность, — вспоминает Наталья Руднева. — Он был умелый руководитель, близкий к людям, но никогда не вел себя с солистами запанибрата. Ему можно было довериться. Ты знал, что он тебя поймет, не обидится и сам тебя не обидит, даже если разговор выходил не самый приятный. Он очень любил вокал, восхищался хорошими певцами. Если ему что-то нравилось, именно так он и говорил. А если не нравилось, умел сказать об этом очень дипломатично.
Одиннадцать лет своего директорства он, по собственному признанию, почти ничего не сочинял. А потом задумался о написании оперы на белорусский сюжет. Признавался, что работает над оперой «Ладдзя роспачы» по Короткевичу. Говорил:
— Я обязательно хочу ее написать. Когда есть план, дольше проживешь!
Об опере «Кастусь Каліноўскі» он на моей памяти ни разу не обмолвился. Вероятно, за основу он взял одноименную трагедию Владимира Короткевича, которую в 1978 году поставил Коласовский театр. Музыку к спектаклю написал Сергей Кортес.
— Сергей Альбертович сочинил практически полностью первый акт, но опера так и не была завершена, — с большим сожалением сказал Владимир Рылатко журналистам.
Композитор ушел из жизни 26 июня 2016 года, но в коридорах Большого театра все еще слышны его шаги. А вот музыка его звучит все реже, но, думаю, ее еще ждет второе рождение.
