Ни одну книгу стараюсь не выбрасывать. Хотя к некоторым не прикоснусь больше никогда

Секонд-хенд как самооценка

Предуведомление: дальнейший текст не является литературной критикой. Он вообще критикой не является. Это просто впечатления читателя. Который ни одну книгу в жизни не выпустил из рук, не дочитав до конца. Ибо всегда искренне стремился понять, что же именно хотел ему рассказать автор. 

pixabay.com

И до какой степени правдиво. Меня и всегда-то интересовало, насколько точно Светлана Алексиевич в своих книгах передает то, что услышала от своих героев. А уж после ее многочисленных интервью самым разным журналистам – тем более.

Алексиевич говорит: «Вопрос достоверности – не самый сложный вопрос. Я ведь занимаюсь опытом души», - дипломированный душевед, есть такая специальность? «Документальный материал нагревается до такой температуры боли, когда ложь выжигается от взаимного пересечения историй», - красиво, согласен. Не от проверки фактов, сличения подробностей, увязывания по хронологии, к сожалению. «Иногда целый день сидишь, разговариваешь с человеком ради пары фраз», - а вот в это верю.

Потому что, оказывается, наша нобелевский лауреат «всю жизнь прожила в стране полицаев, а что такое Беларусь, по-вашему?» По-моему, это партизанская республика. Выстоявшая, превозмогшая и победившая страна, умывшаяся кровью, но не сдавшаяся, вот как по-моему. Чтобы называть свою и мою страну «страной полицаев», у писателя-документалиста, наверное, есть залежи достоверно подтвержденных фактов. И неудержимое желание поделиться, наконец, с собеседником истиной, в которой убеждена сама. Читаем дальше. 

«И все же большое количество полицаев не были карателями», - утверждает Алексиевич. Не нравится вот это «и все же», как будто автор что-то защищает, но допустим. «Евреев убивали в отрядах из-за куртки, из-за чего угодно. Я выросла среди этих рассказов», - поэтому верьте мне, верьте? 

А у меня вот рассказы были другие. Двоюродная бабушка была подпольщицей в Колодищах, Марина Молокович ее звали. Схвачена по доносу, ничего и никого не выдала, расстреляна. Они, те подпольщики, и евреев из Минского гетто к партизанам выводили. 

Отчим, Леонид Дембовский... А дайте-ка и я расскажу. В 1927 году Моисей Дембович, коммунист из Польши, сумевший сбежать в БССР, женился на Доре Альперович, дочери минского биндюжника. Она выучилась на врача, в войну работала в инфекционной больнице гетто. Сына перед очередным погромом успела отдать знакомой, Марии Бабич. А потом Леню вывели из города в партизанскую бригаду «Штурмовая». 

Так что я вырос среди совсем других рассказов. Но подробностями поделился лишь вот для чего: в моих историях все можно проверить. А вот Светлана Алексиевич цитирует свою же книгу: «Восемнадцатилетнюю еврейскую девушку прислали из Москвы, она была связисткой. С ней спали все партизанские командиры, а потом, когда она забеременела, просто пристрелили на опушке. Вся моя деревенская жизнь состоит из этих рассказов». И далее: «У нас просто такая история, что зайди буквально в любую семью и услышишь такое». 

И теперь хочется спросить знатока нашей истории: есть фамилия у этой Розы? Как звали командиров, хоть одного? Какие отряды, названия бригад? Если «евреев убивали из-за куртки», то – где? Хоть место дислокации соединения назови, хоть одно имя, хоть какую-нибудь операцию, чтобы в архив сходить… нет. Ни-че-го. Теперь понятно, в чем соль творческого метода «день сидишь ради пары фраз»? 

Не знаю, как вы, но вот только (или – хотя бы) из-за этого я не могу верить книге «Время секонд-хенд». Да и самому нашему нобелевскому лауреату, если честно. 

«Женщины вообще по природе жестоки», - замечает Алексиевич. И весьма метафоричны, добавлю я. «Мне важно передать, что мы были за люди, как мы жили, погибали, умирали, как чуть не взорвали полмира», - это она о Чернобыле. Не помню, чтобы про США, которые на головы японским некомбатантам вывалили две настоящие атомные бомбы, где-нибудь было написано: «Чуть не взорвали полмира». А мы – да, мы – вот с таким пафосом. Это не техногенная катастрофа и национальная трагедия произошла. Это «мы чуть полмира не взорвали». 

Получается, мы с жестокой Алексиевич выросли на разных рассказах, всю жизнь прожили в разных странах, заходили в разные семьи, читали и слышали разные истории? Может, и так. 

А может, это вот почему кажется: «Помню, когда я опубликовала самые первые рассказы, десятка два знаменитых партизан написали в Конституционный суд, что я оболгала Великую Победу и партизанское движение, - жалуется корреспонденту Алексиевич. - Так что всю правду можно будет рассказать лишь со временем, когда не останется свидетелей. Вот узники концлагерей уже почти все умерли, и правда становится возможна».

То есть время литературно-документального секонд-хенда приходит, когда не остается свидетелей? Когда все умрут и некому будет написать коротко и оттого исчерпывающе: «оболгала»?

Знаменитые партизаны – они ведь, старым режимом-то воспитанные, даже не думали писать в уголовный суд, привлекать, к примеру, за клевету. Вот там бы как раз и пришлось доказывать, приводить документы, точно цитировать свидетелей, отвечать за написанное. А старики-то наши героические думали только пристыдить, в Конституционный суд писали, хотели к порядку призвать. Зачем, считали, делать молодую писательницу несчастной… 

«А счастье – откуда ему у нас взяться? – делится многое с тех пор пережившая лауреат. - Что, у нас есть в школах уроки счастья? Разговоры о счастье? Литература о счастье? Нас учат только тому, как умереть за Родину». 

Это немало для начала. Об этом Быков писал: как умирать за родину. И многие другие белорусы. И далеко не только наши писатели – крупные, знаменитые и даже нобелевские лауреаты, как Шолохов. Как и за что умирать – это вообще один из самых важных вопросов жизни. 

И про счастье у них тоже было, полной ложкой, – как, впрочем, и у каждого из нас, если вспомнить. 

Каковы ваши творческие планы, неожиданно заканчивается очередное интервью: «Я сейчас делаю две книги. Одна про время, для простоты я ее называю книгой про старость. А вторая вот про любовь, - анонсирует Алексиевич. - Но еще у меня в голове всегда звучит общая музыка книги. Со старостью я эту музыку слышу. А с любовью – пока нет. Не могу вырваться из канона. Сказать свой текст. Текст, который еще неизвестен».

Как вдумчивый читатель могу посоветовать: пишите про старость. Тем более и музыка уже слышна. 

А про любовь не надо. Потому что про любовь – это и к родине чувства, и к противоположному полу. И к детям как к твоему будущему, и к старикам, которые это будущее сделали возможным. Как любить, кого беречь, за что умирать – мы знаем. И знаем теперь, что вы про это знаете. 

Тому, кто всю жизнь прожил «в стране полицаев», не нужно более никакого текста. Что будет дальше – уже известно: «Как говорил Мамардашвили, человек – та еще скотинка», - отстраненно замечает Алексиевич. – Его падение многомерно». 

Согласен. Поэтому покидаю вас, Светлана, вместе с Мамардашвили. И полицаями, «в большом количестве не бывшими карателями». Пусть они вас читают. 

mukovoz@sb.by

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter