В том же 1918 году, когда на берегах Волги появилась на свет Клавдия Андреева, на берегах Свислочи родилась белорусская военная контрразведка. И хотя эти реки текут в разные моря, судьба самарской девчонки оказалась на долгие годы связана с особой службой именно в нашей стране. Сегодня, когда Управлению военной контрразведки КГБ Беларуси исполняется 91 год, мы рассказываем о необычном офицере СМЕРШа.
Мы ничего не боялись
Необычным было даже самое первое «оружие» будущей контрразведчицы. В 1935 году руководство комсомольской ячейки торжественно вручило ей... шомпол от единственной на всю округу винтовки. Этим железным прутом 17–летней девушке следовало отбиваться от собак, которых исподволь спускали на активистов зажиточные сельчане.
— Нашей задачей были уговоры, — вспоминает Клавдия Ивановна. — Мы пытались агитировать сельчан за вступление в колхозы. Ворота большинства дворов были закрыты, а если и распахивались, то тут к гадалке не ходи — обязательно спустят псов... Дальше было еще сложнее: когда люди таки пошли в коллективные хозяйства, то восприняли их идею своеобразно — начали просто растаскивать колхозное добро по домам. Мол, раз все общее — то ничье. Мы, комсомольцы, пытались этому воспрепятствовать, и тут признаюсь — я избирательно подходила к таким «несунам». Если крестьянка взяла голодным детям немного общественной провизии — это одно дело, тревогу никто не бил. Но если деревенский мужик волок в свои закрома мешки колхозного зерна — тут мы спуску не давали, заставляли вернуть... Были угрозы, конечно, но мы по молодости никого не боялись.
Войну Андреева встретила в Подмосковье, в одном из научно–исследовательских сельскохозяйственных институтов, где служила простым секретарем–машинисткой, будучи в то же время руководителем местной комсомольской организации. 22 июня бегала по комнатам институтского общежития, еще не зная, что случилось, и будила людей: «Вставайте, сейчас по радио будет важное сообщение!» Выступление Молотова оглушило всех... Еще более страшной оказалась осень 1941–го, когда в одно хмурое утро вдруг выяснилось, что ночью руководство института эвакуировалось в полном составе, с семьями и пожитками. В тот момент молодая комсомолка приняла рискованное решение, грозившее ей судом, но обернувшееся благодарностями местных рабочих.
— Семенной фонд картофеля вывозить было не на чем, как и домашний скот. Немец близко, пропадут ведь запасы... Я предложила единственному в тот момент коммунисту, мы вдвоем с ним остались, раздать все это рабочим, которые тогда уже переселились из своих бараков в землянки, ведь осенью Подмосковье вовсю бомбили. Боялась, что меня за это судить будут... а потом долго получала письма от людей, которые говорили, что выжили в первую военную зиму только благодаря той картошке да мясу...
Узнав об этом поступке, командир базировавшегося неподалеку 122–го истребительного авиаполка предложил решительной девушке, несмотря на имевшуюся у нее броню, поступить на военную службу: «Нам такие инициативные нужны, а у тебя же и курсы санинструкторов за плечами». Впрочем, носить сумку с красным крестом Клавдии не пришлось...
— Какая там медпомощь! Сегодня он, молодой парень, сидит с тобой за одним столом, балагурит, смеется... Назавтра утром улетел на задание, а вечером ты уже пишешь на него похоронку. И слезы размывают чернила... Я по каждому хлопцу плакала, а командир у нас суровый был: «Не сметь реветь!» — говорит. Это, мол, война...
Кроме работы в штабе, приходилось Клавдии и парашюты укладывать, и пулеметные ленты снаряжать, и заправлять самолеты топливом на морозе... А первое серьезное задание сержанта Андреевой оказалось далеким от авиации, зато на всю жизнь связало ее с контрразведкой.
Место любви и страху
— Вы руководили перед войной комсомольской организацией в Калининской области? — этот вопрос, заданный Клавдии Андреевой в особом отделе фронта, заставил перепугаться: неужели придется держать ответ за те припасы, самовольно розданные рабочим семьям... Однако речь пошла о другом.
— Знаете ли вы этого человека? — офицер показал фотографию, на которой был изображен второй секретарь райкома комсомола одного из районов области.
— Да, встречались на собраниях...
— Сможете ли опознать его сейчас, если он носит... немецкую форму?
Так весной 1942 года для Клавдии началась первая зафронтовая операция. Задача стояла непростая — требовалось проникнуть на оккупированную территорию, чтобы подтвердить информацию о том, будто один из бывших комсомольских работников активно сотрудничает с фашистами... Причем он тоже мог легко опознать Андрееву.
— Мне дали девушку–напарницу, переодели в гражданское, вручили узелки с солью, будто бы для обмена на продукты, — заново переживает те дни ветеран. — Ночью группа разведчиков провела нас через линию фронта. Когда вышли к деревне, где был штаб местной полиции, пришлось схорониться в зарослях крапивы... Сидели там часами, всматриваясь в лица непрерывно курсирующих по дороге патрулей. Было страшно, конечно. Но и злость взяла, когда в одном из проходящих мимо полицаев я узнала того самого комсомольского активиста — в немецком френче, с карабином и повязкой на рукаве...
Судьба предателя была предрешена, а Андрееву с подругой местные партизаны благополучно вывели на советскую территорию. В особом отделе — будущем СМЕРШе — оценили удачливость обычной оружейницы из авиаполка. С тех пор Клавдии не раз до конца войны приходилось выполнять специальные задания контрразведчиков. Между прочим, с большинства из этих поручений до сих пор не снят гриф секретности. Казалось бы, столько лет прошло, но голос 91–летней старушки твердеет, когда я пытаюсь узнать подробности:
— Вы что, я же давала подписку о неразглашении!
Только ордена — Красной Звезды, а потом и Отечественной войны II степени — говорят о том, что без участия Андреевой не все операции СМЕРШа окончились бы успешно... Мне удалось узнать лишь о единственной, несколько романтической истории: когда Клавдии было поручено узнать причины самоубийства одной из девушек–парашютоукладчиц, то выяснилось, что разгадка трагедии... в неразделенной любви к французскому пилоту эскадрильи «Нормандия — Неман», базировавшейся рядом с ее авиаполком.
— Да, на войне было место и сердечным драмам, — вздыхает Андреева. — Но куда больше — страха... Например, перед газовыми атаками осенью 1944–го, которые так и не состоялись, но мы несколько ночей спали в противогазах...
Розы послевоенного Минска
Лишь после войны, в 1948 году, Клавдию Андрееву «расшифровали» — и она была официально зачислена в отдел контрразведки 22–й гвардейской бомбардировочной авиадивизии. Прямо оттуда младший лейтенант Андреева поступила в распоряжение ОКР МГБ СССР по Белорусскому военному округу. В послевоенном Минске тем временем шла настоящая тайная война с бывшими немецкими пособниками, прихвостнями. В той же среде пробовали вербовать свою агентуру и спецслужбы США, одновременно делая ставку на репатриантов, возвращающихся домой из–за границы. Впрочем, никто из вражеских агентов и деятелей антисоветского подполья, считавших себя доками в конспирации, так и не распознал в симпатичной девушке орденоносную фронтовичку, офицера военной контрразведки.
— Обычно я интересовалась невинными вещами, — делится деталями своей работы Клавдия Ивановна. — Например, поводом для того, чтобы прийти в гости к «разрабатываемому» агенту, были... цветы в его палисаднике. Помню, в доме на Комаровке, где втайне поселился бывший абверовец, я изображала восторженную простушку: «Ой, какие у вас розы во дворике! Не поделитесь ли семенами?» Так выяснялись план помещений, обстановка в квартире, наличие подозрительных... Позже по моим следам шла уже группа задержания, редко возвращавшаяся ни с чем...
Клавдия Андреева прослужила в Управлении военной контрразведки КГБ БССР до 1989 года. Она — одна из тех ветеранов, на плечах которых лежала тяжесть тайного противостояния крупнейших держав XX века. Тем более удивительно, что этот человек до сих пор сохранил бодрость духа, детальную память и верность давней клятве... Что ж, у контрразведчиков это — профессиональные качества.
