Кто–то из приезжих в свое время прозвал Бабинец «деревней с высшим образованием» и тем самым ввел в округе понятие «бабинецкий институт». Никакой иронии. Здесь когда–то стояло девять хат — в каждой хоть один человек, да с высшим образованием.
— Мы ж хоть и колхозниками были, а детей в Минске выучили. Учительницами работают. Старшая дочка — в Пружанах, средняя — в военном городке Засимовичи. А самая малая — замужем за директором «Журавлиного» — как сюда приехала, так работала в школе в Мокром, а сейчас у нее дитятко... — хвалится Эмилия Купраш. Тетка Люда, если по–простому.
Феномен объясняют так: деревень вокруг нет, гулять не с кем, вот и сидели за книгами. Молодые нынче разъехались, а старики все так же коротают время. Удивительное дело: почти всю жизнь вместе, а наговориться не могут.
— Про житье–бытье говорим, про порося заболевшее, про наши болячки. Дети звонят, что–то рассказывают — обсуждаем. Из Ровбицка кто–нибудь на связь выйдет — это деревня большая тут — я сразу к Насте с новостями. Час можем просидеть, полтора, а потом я за ней аж до ее забора иду. И там говорим... — рассказывает о деревенском досуге тетка Люда. — Чтоб еще сюда пару человек приехало...
— Год уже втроем, — добавляет тетка Настя — Анастасия Михайловна Покало. — Лена четвертая была. Умерла. А раньше веселее было... Как поспорим на троих!..Колорит таких деревень, пожалуй, легче всего прочувствовать, расспросив у старожилов о здешних новостях.
— Полчаса назад неподалеку стреляли, — немногословен единственный на хуторе мужчина Владимир Купраш. — Немцы, может, или кто. Точно не наши охотники. Те, когда ходят, делают выстрел–другой. А тут — очередью. А на днях милиция приезжала. Где–то рядом снова самогонный заводик накрыли.
Несмотря на старания милиции, их здесь хватает. Беловежский самогон, легальный или нет, — брэнд. Напиток известный и почитаемый... Зверье — тоже отдельная тема, задевающая сельчан за живое. Вопрос, кто здесь все–таки хозяин — люди или животные? — увы, риторический.
— Зубров столько! Мне, бывает, рано утром к автобусу надо коником ехать за три километра, так я так боюсь! Стадами пасутся! Олени вон в тот лесок ходят. Красивые такие, боже мой! — вздыхает Анастасия Михайловна.
— Так не видно ж никого, тетка Настя!
— Там они. Могу сапоги дать. Вон в те «корчики» сходите — повыгоняете! Такая скотина свое место знает, а людей боится... Но мы–то понимаем: могут напасть. Особенно когда телятки малые у них.
Пущанцам, впрочем, больше докучают волки. Охотятся за овечками. Как–то зимой характерные следы видели прямо у хлева. А дикие кабаны выкапывают до трети урожая картошки.
— И шнурками сотки городим, и собачек привязываем. Да не боится дик тех собак — одной овчарке как–то бок порвал, до сих пор гноится, — переживает тетка Настя.
— Хорь приходил, — снова вступает в разговор Владимир. — Открываю курятник: что это делается? Двадцать девять голов — индюки и курицы, петухи и цыплятки малые — всех за одну ночь передушил! Я его потом в капкан поймал. На днях куница была.
— А коршунов сколько! Цыплятку схватит в киптюры свои — и понесет. Все ж сараи пустые, людей нет. Чего тут только не развелось... Только аисты поутекали, — вторят женщины.
Зверье мы все же увидали. В чистом поле у деревни пасется стадо овец. Голов 25 — 30. Наш провожатый — начальник отдела идеологической работы, культуры и по делам молодежи Пружанского райисполкома Константин Понимаш обращает внимание: такое поголовье у отдельно взятого хозяина мало где найдешь. Этот край — самобытный. Местные деревни из–за географических реалий всегда жили своей — автономной — жизнью и рассчитывали только на себя. Наверное, именно поэтому здесь столько народных самородков, которые перенимали традиции у своих бабушек–дедушек.
Тетка Люда своих овечек называет ласково: «шашлыки». Впрочем, их главное достоинство в этих краях не мясо — шерсть. Заглядываю в хаты к жителям Бабинца. Кросны и прялки на чердаках. Вполне рабочие. Длинные зимние вечера женщины коротают не только за разговорами — за делом. Превосходнейший хенд мейд — самотканые ковры и шерстяные дорожки. Скатерти–вышиванки. Посмотреть на такое народное богатство частенько — по пути в Беловежскую пущу — заглядывали и иностранцы. Точнее сказать, их сюда привозили специально. Тетка Настя перечисляет: были немцы, голландцы, поляки, раз бельгийцы...
— Здесь неподалеку тис растет. Его даже огородили, чтобы олени не драли. Природная достопримечательность! Переводчица из Бреста окрестности знала, вот к нам и везла. Я сыр варила, творог. Как банку молока из колодца достану — всю и выпьют. Драники жарила. Мужик мой их самогоном угощал. Выпьют и довольные — «гу–у–ут». Люда песни пела. Голос у нее хороший–хороший. Заставь ее, дороженький, спеть «Деревенька моя...». Ложки деревянные показывали. Такими варенье хорошо мешать. Бочки. Мой мужик их делал. И батька его. И два соседа.
— А сейчас это ремесло — редкость, — подхватывает тему Константин Понимаш. — В нашем краю только один такой самоучка. Военный. Из России приехал...
Бабинец нынче готовится к зиме. Хуторяне переживают: дорогу может занести так, что ни автолавка не проедет, ни почтальон, ни «скорая».
— Вы не Михаил Николаевич ли, наш председатель? — обращаются деревенские к Константину Понимашу. — Не к вам мы по поводу дороги звонили? Вы передайте: там, конечно, полазили, но как дождь даст, воды будет... Еще три ямы большие остались.
А чтобы не замерзли, Эмилии и Владимиру Купрашам сельсовет подсобил брикетом. Заплатили больше миллиона. Зато уверены: хватит на два сезона.
— Дров–то не дают готовить. Жаль. Сколько их под ногами валяется. Кажется, подобрал бы, а нельзя. Заповедник! Ягоды — можно, грибы — можно. И все. Только в этом году черники не было. По разу поехали, набрали для себя: поесть, варенье сварить... — сокрушается Анастасия Михайловна.
— Зато что прошлым летом творилось! — перебивает Эмилия Васильевна. — Володя мой как–то 278 боровиков за раз собрал. И такие молодюсенькие, красивые. До сих пор едим. Внук мой сказал: это — золото. Пуще за такое богатство — спасибо.
Новости рассказываем и мы. В свое время СМИ подняли шумиху: в окрестностях Беловежской пущи подорожали ветхие дома. Стоимость доходила до десятков тысяч долларов.
— Знаем–знаем, — отвечает Эмилия Купраш. — И к нам как–то бизнесмен приезжал. Хату себе присматривал. Для дачи, верно. Хотел, чтобы природа вокруг красивая была. А поглядел — заросли. Купил возле Сухополя. Там поаккуратней да дорога лучшая.
Константин Понимаш подтверждает — действительно, спрос большой:
— Есть населенные пункты, как Глубокий Кут, где продаются хорошие дома, сделанные из пущанского леса. Где стены, несмотря на то что хате уже несколько десятков лет, до сих пор отдают смолой. Именно они, несмотря на цену, самые ходовые. К слову, россияне скупают жилье и в самих Пружанах, и в пригороде. Конечно, минус в том, что у нас в районе нет больших озер. Но сам воздух Беловежской пущи — это несомненный плюс.
По разговорам, быту, интересам мы поняли: философия Беловежской пущи — именно в той самой оторванности от цивилизации. В особенном житейском опыте. Далеко не каждый готов оказаться фактически один на один с зубром, волком или оленем. Далеко не каждый готов в таких условиях содержать огромное хозяйство. И у них стоит поучиться. При этом пущанцы боятся одиночества. Поэтому гостеприимны и искренне рады любым гостям и любому общению.
— Задумываетесь о том, что кому–то из вас суждено стать последним жителем деревни Бабинец? — спрашиваю, уже стоя у дверей авто.
Тетка Люда прячет глаза:
— Я не знаю, что тогда будет. Если баба — она справится. А если мужик? Ему ж и есть сварить себе надо, и постирать. А главное, спиваются наши мужики... Я–то своему уже давно наказала: если меня не станет, гляди, чтоб с тобой такого не было...
deu@sb.by
Советская Белоруссия №205 (24586). Суббота, 25 октября 2014.
