Полвека назад 17 сентября 1955 года ЦК КПБ принял постановление «О Государственном гимне Белорусской ССР», а затем 24 сентября Президиум Верховного Совета республики утвердил его текст и музыку. С 1 октября по республиканскому радио впервые в этом качестве зазвучала песня Нестора Соколовского на стихи Михаила Климковича «Мы — белорусы». Собственно, премьерно–музыкального открытия не произошло, потому что прежде песня уже исполнялась в концертах, транслировалась по радио.А что происходило в годы, предшествующие утверждению гимна?..
Национальный колорит
Если бы притчевого характера история о белорусском гимне пришла к нам со стороны, то мы бы, естественно, сочли подобное неуместным. Но гимн этот — НАШ. Поэтому отваживаемся позволить себе некоторую «свойскость» суждений. А общие факты истории создания государственных гимнов республик Советского Союза таковы, что жанр документальной притчи напрашивается сам. Сюжетный ход известный: как в одинаковых ситуациях поступают представители разных народов. Итак, повествуем.
Когда на победном исходе войны из Москвы было спущено циркулярное указание срочно написать в республиках национальные гимны с заданными смысловыми элементами (Ленин, Сталин, Партия, братский союз под началом Великой России, победа над врагами, грядущий коммунизм), то на местах закипела работа.
Дисциплинированные эстонцы в лице Густава Эрнесакса и Йоханнеса Семпера взялись тогда же 1944 году за дело и представили гимн Эстонской ССР.
Мудро–аккуратные казахи завершили в 1945–м свой конкурс и дружно проголосовали за гимн композитора Мукана Тулебаева на стихи Каюма Мухамедханова (музыка эта звучит по сей день).
На обильной талантами Украине некоторая заминка произошла из–за того, что очень уж плотными оказались колонны поэтов и композиторов, ринувшиеся на штурм партийного задания. Однако к 1949 году продуктом внутриреспубликанского творческого консенсуса стал гимн на стихи П.Тычины и М.Бажана, автором же музыки значился коллектив под руководством композитора А.Лебеденца.
И только белорусы тянули с введением гимна вплоть до 1955 года — целых 11 лет. В чем дело?
Соревнование хорошего с еще лучшим
Действительно — загадка. Ведь уже с начала весны 1944 года как раз исключительной активностью была отмечена деятельность белорусского ЦК по созданию гимна. Отправной датой значилось 3 февраля, когда Президиум Верховного Совета СССР издал Указ «О государственных гимнах советских республик». Белорусский лидер Пантелеймон Пономаренко загорелся отрапортовать в ЦК ВКП(б) уже к 1 мая 1944 года.
Задание имело политическое свойство, и тут надо вспомнить, что общую историю государственных гимнов республик Советского Союза можно вести с Тегеранской конференции руководителей трех союзных держав 28 ноября — 1 декабря 1943 года.
Когда президент США Рузвельт изложил идею создания Организации Объединенных Наций, то руководство СССР начало искать способы усиления в ней советского влияния. Для увеличения числа нужных в ООН голосов советским республикам решено было придать максимум атрибутов полноценных государств — с собственными министерствами обороны и внешних сношений, с национальными флагами, гербами и гимнами.
О тех давних событиях рассказывал наш очерк «Когда авторы будут вскрыты...» в «СБ» за 6 января 2001 года. В последней его строке мы обещали читателям возвратиться к этой теме. Повод нынче есть не только из–за полувекового юбилея введения Государственного гимна, но и по причине того, что обнаружены, заново исследованы и выстроены освещающие события документы ЦК КП(б)Б, СНК и Президиума Верховного Совета БССР.
Первые признаки пробуксовки в исполнении задуманного белорусские руководители увидели той же весной 1944 года. Одной из причин, как нам кажется, стала всевозрастающая результативность творческого соревнования «еще лучшего» с «просто хорошим».
К концу апреля 1944 года жюри конкурса под председательством секретаря ЦК по пропаганде Тимофея Горбунова предметно работало с 14 вариантами текста и 5 вариантами музыки гимна. Однако остановиться в выборе было невозможно, потому что вслед за «лучшим» неизбежно возникало «еще более хорошее». Один только поэт Бровка, как сегодня видно из документов, представил 7 вариантов текста. У композиторов лидерами были Золотарев и Чуркин — по 8 вариантов музыки.
Летом 1944 года в этом процессе возникает пауза в связи с победными событиями на белорусских фронтах и последующей реэвакуацией партийно–советской и творческой номенклатуры в Минск. А уж здесь–то, на своем поле, работа разворачивается во всю ширь.
При Управлении по делам искусств СНК БССР — тогдашнем Минкульте — возникает нечто вроде временного комитета по делам гимнов. (Строители знают, что как раз временные сооружения зачастую приобретают свойства долгоживучести.) В работу вовлекаются десятки, а затем и сотни людей — от членов Бюро ЦК КП(б)Б до скромных концертмейстеров и переписчиков нот. Для обеспечения процесса гимнотворчества специально занаряживаются хоровые и оркестровые коллективы. Комиссия под председательством народной артистки БССР и СССР лауреата Сталинской премии Ларисы Помпеевны Александровской обсуждает распределение выделяемых «под гимн» пайков, отрезов на костюмы и аккордных сумм денежных вознаграждений исполнителям. Творцы вязнут в сочинительстве гимнов, как осы в паточной массе.
А что в результате? Периодически фельдъегеря ЦК с наганами на боку развозят по начальству спецпропуска — приглашения на закрытые прослушивания в Доме Красной Армии. Но гимна, окончательно готового для представления на утверждение в ЦК ВКП(б), по–прежнему нет.
Однако работа кипит.
«Белорусский гимн должен быть воинственным»
В народе нашем востребованы кинопроизведения, в которых товарищ Сталин прохаживается с трубкой по кабинету и обменивается мыслями с членами Политбюро. Есть догадка, что столь же фактурна может быть сцена, где с трубкой по кабинету прохаживается товарищ Пономаренко.
Авторам будущего телесериала о малоизвестных событиях белорусской истории предлагаем готовый сценарный фрагмент. Это — хранящаяся в Национальном архиве стенограмма заседания Бюро ЦК КП(б) Беларуси 10 апреля 1945 года. В тексте, публикуемом впервые, мы лишь местами поправили падежные окончания.
СЛУШАЛИ:
О гимне Белорусской ССР (докладчик т. Горбунов).
БУДАРИН. Вчера мы слушали 5 вариантов, мне понравились 2–й и 5–й. Мы сейчас окончательно утверждаем или нет?
ПОНОМАРЕНКО. Да, предварительно, но надо на чем–то остановиться.
БУДАРИН. Нужно послушать музыку отдельно, пение отдельно, а потом совместно.
МАЛИН. Мне первый вариант нравится больше, он больше подходит для гимна. Но по содержанию текста у меня есть замечание. Третий куплет «Знищить драпежников дикие орды» — не очень подходит. Если бы заменить, другое найти выражение, было бы лучше (учтя это замечание, авторы текста Бровка и Крапива исправят на «Мы знiшчым захопнiкаў лютыя орды». — Ред.). И по музыке надо было бы ввести поправки. Однотонно, нет торжественности, точнее сказать, мало торжественности. В музыке нет нарастания чувства подъема и элементов торжества нет.
ПОНОМАРЕНКО. У меня такое предложение. Работа проделана огромная. И первая музыка, та, что первую играли, она приближается к гимну. С точки зрения приятности музыки там (среди представленных на конкурс. — Ред.) есть более лучшие, но они вроде песен. Но дело в том, что наши композиторы не учли некоторых моментов, когда писали. Они пытались создать хорошую музыку, а дело не только в этом. Надо создать гимн, который войдет в века.
Исходя из особенностей Беларуси, ее положения как форпоста советского государства, ее героического поведения в этой войне, белорусский гимн должен быть воинственным, а в этой музыке нет воинственности. Это спокойное повествование. Ее достичь можно по тому принципу, по какому достигнуто в других гимнах. Непревзойденный гимн — это Интернационал, а припев — «Это есть наш последний и решительный бой, с Интернационалом воспрянет род людской».
НАТАЛЕВИЧ. На что надо будет обратить внимание тов. Богатыреву — припев сделать более величественным, зовущим, могучим, а он даже ниже. Причем я имею сведения, что тов. Богатырев придерживается той точки зрения, что он не хочет придерживаться трафарету. Ведь в гимн вкладывается политический смысл, чтобы гимн отражал эпоху нашего народа, нашей республики. Поэтому надо поработать над текстом и над музыкой. Причем в тексте, который представлен, есть неплохие слова. Вот, например, в 3–м куплете — «Расiя–сястра ў барацьбе дапамагла». Не только помогла, а всю борьбу Кастрычнiка возглавила.
ПОНОМАРЕНКО. В припеве в недостаточной мере выражаются могущество и величие нашей Родины. Поэтому ЦК постановляет — конкурс продлить с учетом замечаний.
КИСЕЛЕВ. Может быть, шире привлечь общественность?
ПОНОМАРЕНКО. Послушать можно. Причем нужно, чтобы несколько хоров исполняло. Надо духовой оркестр послушать. А конкурс продлить с учетом недостатков.
НАТАЛЕВИЧ. Правильно.
ГОРБУНОВ. Два месяца.
ПОНОМАРЕНКО. Да. Нет возражений? Нет. Принимается.
Верхи — хотят, у низов — «не получается»
Проходят два месяца, назначенные для очередного «окончательного решения», затем еще два... Спустя 60 лет имеем мы догадку о причине хронического раздражения Пантелеймона Кондратьевича.
На утверждение в Москву Пономаренко обязан был представить гимн в виде правильно упакованного продукта. К тому времени ЦК ВКП(б) апробировал метод организации авторства гимнов союзных республик. Идеальным подразумевался тандем руководителей национальных творческих союзов — писательского и композиторского. Причем для весомости авторам крайне желательно было иметь звания лауреатов учрежденной в 1939 году Сталинской премии. Фактически это был ценз на авторство гимна.
В БССР данным условиям более всего соответствовала творческая связка «композитор Анатолий Богатырев — литераторы Кондрат Крапива и Петрусь Бровка». К Богатыреву уже лет шесть как прикрепили ярлык «личный любимец товарища Сталина» (предвоенный лауреат; на представлении оперы «В пущах Полесья» в Большом театре вождь пригласил его в правительственную ложу). Вполне также подходили анкетные объективки Крапивы (Сталинские премии в 1941 и 1951 годах) и Бровки (премии 1947 и 1951 годов).
Но после 1944 года, когда за кантату «Белорусским партизанам» композитора награждают орденом Ленина, с Богатыревым происходит то, что Наталевич при обсуждении гимна введет в уши Пономаренко: «...я имею сведения, что тов. Богатырев придерживается той точки зрения, что он не хочет придерживаться трафарету». (В декабре 2000 года Анатолий Васильевич произнесет в беседе с одним из авторов этих заметок удивительную фразу: «Я всегда считал и считаю, что лучший гимн всех времен — это «Боже, царя храни!»)
И если иметь представление о полководческих амбициях Пономаренко (для примера можно вспомнить, как в 1942 году этот уроженец Кубани бросился развивать московский намек о возможном создании национальной белорусской армии в составе РККА), то становится понятным, отчего, говоря шахматным языком, возникает патовая ситуация. Универсальному главкому Пантелеймону Кондратьевичу нужен гимн как иллюстрация победы под его личным водительством целой республики — члена ООН. Но классициста Анатолия Васильевича, похоже, уже воротит от воинственно–призывных песнопений.
«Тащим тебя на самую вершину истории, а ты... неблагодарный, не можешь ответить полной взаимностью. Ладно. Что получилось — то получилось», — такой, очевидно, был смысл присуждения Богатыреву первой премии за вымученную мелодию гимна. После этого Пономаренко подписывает датированное 4 декабря 1945 года постановление ЦК КП(б)Б о введении в исполнение с 1 января 1946 года гимна БССР на музыку Богатырева и текст Бровки и Крапивы. Никогда прежде этот документ не публиковался:
Молчание Старой площади
Правильно оформленный гимн отсылают для утверждения в Москву, где он... ложится в долгий ящик. ЦК ВКП(б) не говорит ни да, ни нет. Почему?..
Самые настойчивые архивные поиски документов по этой теме не дали пока результатов. Возможно, официальных ответных бумаг и не было вообще, потому как Старая площадь оставляла за собой право не вступать в объяснения и не оставлять письменных свидетельств.
Что нам как исследователям можно было бы предпринять в данной ситуации? Опуститься до уровня сплетен и анекдотов? Да уж, анекдотов на тему взаимоотношений центра и союзных республик когда–то хватало. «Когда из Минска поступает в ВАК диссертация, то следом непременно жди вагона анонимок».
Имелись ли у Богатырева недоброжелательные критики и просто завистники в собственном окружении? Имелись. Но тему эту мы намеренно не станем продолжать. Государственный гимн (пусть даже неудавшийся) — не эстрадная песенка, и бульварное смакование, как подобное практикуется в описаниях закулисных интриг всевозможных фестивалей, тут неуместно.
Сам Анатолий Васильевич, о чем мы поняли из беседы с патриархом белорусской советской музыки незадолго до его кончины в 2003 году, был довольно равнодушен к судьбе своего творения года 1945–го. Можно предположить, что и Пономаренко с 1948 года, когда стал секретарем ЦК ВКП(б), а затем союзным министром заготовок, жил иными интересами, нежели «гимновое обеспечение» БССР.
Букет полевых цветов
А между тем параллельно существовали конкурсные варианты гимна иных авторов. Часть творений мертво лежала в папках, но отдельные получили концертно–исполнительское воплощение — просто как песни.
Лирико–гражданственного звучания композиция Нестора Соколовского на стихи Михася Климковича «Мы — белорусы» была из тех, о которых музыковеды в ранге членов Бюро ЦК говорили, что «с точки зрения приятности музыки» она, может, и ничего себе, но в остальном... Тут выступавшие привносили металл в тембр голоса: личные анкеты у авторов «не вполне».
Искренний писатель–коммунист Климкович был в 1936 году затравлен до того, что резанул себя ножом по горлу. Остался жив, но до самой кончины в 1954 году вынужден был говорить шепотом. Начало войны неудачно встретил в санатории в Литве, жил потом на оккупированной белорусской территории до 1943 года, пока его не переправили в Москву.
Не было к Михаилу Николаевичу полного доверия в административных сферах и после войны. Засвидетельствовал это Иван Шамякин в своих «Ночных воспоминаниях». Однажды Пономаренко донесли про необдуманное высказывание Климковича: здание оперного театра в Минске напоминает ему «перевернутый унитаз». Государственный руководитель в ответ высказал угрозу в манере этакого фабричного кадровика: надо «разобраться», чем поэт занимался в годы оккупации.
А к композитору Нестору Соколовскому, вообще, отношение было как к человеку второразрядному на конкурсе государственных гимнов. Во–первых, не имел он законченного консерваторского образования — только лишь музыкальный техникум. Да и творческая специализация у Соколовского была не монументально–классической, а занимался он песенным сочинительством, хормейстерством, фольклором. В партию вступил лишь в 1944 году — это, верно, в связи с тем, что на фоне участия в конкурсе ему в республиканском Управлении по делам искусств предложили заведовать самодеятельным творчеством.
Ну чего в понимании музыковедов в сталинских кителях можно было ожидать от композитора, чье призвание — всякие там «ай–люли» и прочие «трали–вали»?.. Однако в 1949 году Соколовский создает вторую музыкальную редакцию патриотической песни «Мы — белорусы», она постепенно становится достоянием массовых исполнителей, звучит в клубах и домах культуры.
Слушатели по наитию потянулись к этой песне, потому что, кроме пафосного, имела она и простое добро–душевное наполнение. Уставшему от войны народу не годилось начинать всякий новый день мирной трудовой жизни с мрачно–решительного музыкального настроения по типу «Вперед на бой!».
Для примера укажем на один из образцов естественности и жизненности патриотического пафоса Нестора Соколовского. Это «Песня о Немане» на стихи Анатоля Астрейки. Разве не индикатор, что современными белорусскими музыкальными радикалами (та творческая молодежь, которая отринула «совковую» музыкальную культуру) «Песня о Немане» была включена в записанный на компакт–диск коллективный проект «Я нарадзiўся тут».
И еще одно примечание внимательных слушателей. «Иван Купала» (не путать с поэтом Янкой Купалой) — это такая современная фолк–группа, имеющая громадную популярность на славянских просторах. Послушаем один из ее хитов «В роще» и обратим внимание на припев: «В роще калина, / Тёмно, не видно, / Соловушки там / Не поют, не поют».
Улавливается мелодическая перекличка с первыми тактами «Мы — белорусы»?.. Пожалуй, да.
В чем тут дело? А в том, что с одного раздольного поля народной музыкальной культуры собирались эти ноты–стебельки. Можно восхищаться искусно выведенными селекционерами оранжерейными творениями, но изначально любовь наша — к букетам полевых цветов.
И совершенно естественно светло–утверждающая песня–гимн «Мы — белорусы» раскрылась в пору политической оттепели в СССР. Вспомним тот год 1955–й: еще далеко до ХХ съезда, но уже меняется состав Верховного Суда, широко идут реабилитационные процессы. Открыл ворота для посетителей московский Кремль. Словосочетание «культ личности», пока еще безотносительное, уже произносится с трибун деятелями культуры.
Середина февраля. Оттепель. В пальто нараспашку собираются на минском вокзале участники Декады белорусского искусства и литературы в Москве. А 21 февраля 1955 года в финале транслируемого по радио и телевидению заключительного концерта декады звучит «Мы — белорусы».
Стало ясно, что это и есть тот подлинный гимн, с которым чуть припозднилась республика.
В наши дни стихотворные строки Михася Климковича дополнил поэт Владимир Каризно, и Государственный гимн продолжает полноценную жизнь.
На снимке: постановление ЦК КПБ 1955 года «О Государственном гимне Белорусской ССР».
