Л.Рублевская: Всегда грустно, когда человек, прекрасно дебютировав, бросает творчество, а затем, когда ему уже за сорок, начинает наверстывать и очень обижается, что редакции его футболят.
К.Глуховская: Именно творчество в детстве и подростковом возрасте отражает наши мечты, оно с особым накалом пишется.
Л.Рублевская: Не факт, что те, кто пишет с накалом страстей, создают что–то, имеющее художественную ценность.
С.Денисова: Редактор определяет эту ценность на уровне интуиции и ощущения, с высоты своего опыта. Мне всегда видно, если написано наивно, поверхностно. А еще узнаются вымученные тексты, созданные, чтобы доказать, что ты — поэт.
К.Глуховская: Я не знаю, могут ли у подростков и детей быть такие вымученные стихи. Мне кажется, у них все очень искренне.
С.Денисова: Не всегда. На конкурсы шлют множество стихов, написанных специально для конкурса, как будто план человек перед собой поставил...
Л.Рублевская: Отсюда вопрос о ранних публикациях. Начнут печатать такие вот правильные стихи ребенка, и он уверен, что это хорошо, он звезда. И, может, никогда не захочет высказать что–то сокровенное, с критическим отношением к миру.
С.Денисова: У меня тут очень жесткая позиция. При том, что мы выпускаем журнал «Бярозка», в котором есть рубрика «Верасок» для юных авторов, я считаю, что чем позднее начинающий талант будет напечатан, тем лучше.
Л.Рублевская: Такой злой редактор?
С.Денисова: Да, такой вот я злой. Печатать все присланное, снисходительно относиться к возрасту и неопытности, закрывать глаза на отсутствие в строчках личностного, пережитого и даже элементарной логики — означает взращивать «ходоков» по издательствам, истерично трясущих стопками публикаций и возмущающихся, почему их гениальные произведения не выпустили книжкой.
Л.Рублевская: Оценивать произведения начинающих очень тяжело. С одной стороны, боимся сломать молодое дарование, с другой — если вовремя не «сбить спесь», тоже может что–то не так пойти.
К.Глуховская: Творчество — духовный эксгибиционизм, исповедуешься в надежде, что это кому–то будет интересно, что ты донесешь красоту, которую видишь...
Л.Рублевская: То есть для тебя ключевое слово творчества — «красота»?
К.Глуховская: Да, у меня так...
Л.Рублевская: А я вспомнила твоего однокурсника Сергея Матина, который погиб в 19–летнем возрасте в феврале этого года. В его творчестве не было однозначной установки показать красоту мира, скорее, разобраться во внутреннем конфликте.
К.Глуховская: Сергея мало кто понимал. Теперь перечитывают его произведения, кое–кто говорит «гениально», а меня коробит. При жизни ведь насмехались. А у него была такая ранимая душа, хрупкая. Помню, как после заседания вашего литературного клуба Сергей позвонил мне весь расстроенный, стал читать дрожащим голосом свои триолеты и спрашивать, не плохо ли это? Потому что в клубе ему сказали, что это плохо.
Л.Рублевская: Да, был бы парень жив, критика, вероятно, пошла бы на пользу, заставив что–то переосмысливать. А так невольно задумаешься, стоит ли молодых авторов обижать, если неизвестно, сколько кому отмерено?
С.Денисова: Возможно, в его хрупкости, детской доверчивости и была скрыта обреченность, предопределенность. Ведь как с такой душой взрослеть, как принимать вызов мира?
Л.Рублевская: Но в его стихах было то же противостояние миру, что и у Лермонтова.
К.Глуховская: Это у многих. Мне недавно сказали, почему вы пишете, словно одной ногой в могиле? И мама беспокоится: нагнетаешь обстановку.
Л.Рублевская: Родители всегда боятся, когда в том, что создают их дети, есть тоска, депрессивные мотивы. И правильно беспокоятся. Но, с другой стороны, какая без этого литература? Поэтический талант возникает не от жизненной полноты, удовлетворенности, а от нехватки чего–то, когда хочется расселину в душе заполнить. Поэту не должно быть легко.
С.Денисова: Да, иначе это не творчество. Принцип «легко пишется — легко читается» обычно не срабатывает, скорее, наоборот. Поэт обязан выстрадать право быть поэтом. Не перед людьми обязан, а перед самим собой.
К.Глуховская: Перечитываю произведения одногодок и убеждаюсь, что много параллелей с декадентами. Возможно, Россия и Европа уже пережили то состояние общества, которое теперь переживает Беларусь. Потерю нравственных ценностей, когда новых мы еще не нашли, а старые утрачены. Мы все еще живем в постсоветском пространстве. Молодой человек не знает, быть ли ему добрым или конкурентоспособным, подставлять левую щеку или защищаться? А в результате растет невротик.
Л.Рублевская: И я это наблюдаю — особенно у талантливых. Не знают национальной истории и ее героев. Поэтому пишут антиутопии, альтернативную историю. Поколение межвременья. Может, это только на постсоветском пространстве? С другой стороны, скажем, в Японии есть проблема хикки — парней и девушек, которые живут, не выходя из комнаты, решая все вопросы с помощью компьютера.
К.Глуховская: Мой друг очень любит хикки, говорит, что они похожи на нас. Мы не можем противостоять обществу — все равно сломают... Хочется сжаться, спрятаться под столом, но понимаешь — так нельзя. Нужно учиться, работать...
Л.Рублевская: Для творческого человека есть выход — он всегда оберегает территорию внутренней свободы, даже от своих близких и друзей.
К.Глуховская: Вот и ответ на вопрос — почему люди бросают писать. Если ты в системе — тебе захочется быть, как все, нравиться другим. А если продолжишь писать — будет хотеться быть собой.
С.Денисова: Мы являемся партнерами одного литературного конкурса, организаторы которого стараются не пропускать произведения «мрачные», «суицидальные»... А вдруг кто–то прочитает и это его спровоцирует на что–то плохое?
К.Глуховская: Вспоминаю антиутопию Хаксли, где поэтам разрешалось писать только позитивные стихи. Когда главного героя, не соответствовавшего этому, ссылали на остров, его спросили: «Вот мы тут все счастливые... Неужели ты хочешь быть несчастным?» И тот ответил: «Это мое право. Я выбираю право быть несчастным». Мое право — чувствовать что–то иное, нежели бессмысленную, бездумную эйфорию. Мы опять и опять выбираем между благополучием, счастливой стагнацией покоя и перепадами чувств. Но именно последнее и есть настоящая жизнь. Взрослые не понимают, что нам хочется иногда быть живыми больше, чем счастливыми.
Л.Рублевская: Это побочные явления духовного роста. Чтобы расти духовно — нужны сильные переживания. А любая система заинтересована в стабильности. Поэтому всегда возникнет конфликт между поэтом и средой.
К.Глуховская: Еще страшно не нахвататься чужого, сохранить свое. При этом не стать графоманом.
Л.Рублевская: Говорят, было целое поколение поэтов, «перееханных Бродским». А теперешних начинающих какой авторитет «переезжает»?
С.Денисова: Как и во всем мире, мода на все, в том числе и на литературу и литераторов, перестала быть цельной. Модно все одновременно, и каждый сам выбирает ролевую модель для себя.
Л.Рублевская: По моим наблюдениям, возвращается мода на литературу «утраченных поколений». Ремарк, Хемингуэй, с другой стороны — Керуак, Буковски, Хантер...
К.Глуховская: Еще Фицджеральд... Мы действительно это читаем. Возможно, потому, что сейчас то же самое транзитивное общество, которое было во времена этих писателей. Нам родственны 1930 – 1940–е годы и эпоха хиппи, битников, металлистов... Еще мне кажется, что нас сильно «переехал» постмодернизм.
С.Денисова: Когда к нам в редакцию приходит произведение постмодернистское, это воспринимается устаревшим до смешного: где ж ты, автор, раньше был? Беда еще и в том, что у молодых нет идеологического фундамента. Сколько можно произносить эту фразу: «Молодое белорусское государство»?! Это же не просто речевой штамп, это вполне конкретная установка, пусть кем–то и не вполне осознанная, — на то, что у нас все еще только начинается, что до нас и вовсе ничего не было. Надо говорить о глубине нашей истории, о том, что в ней были герои, которыми можно гордиться.
К.Глуховская: На занятиях я рассказала однокурсникам, что в создании адронного коллайдера участвовали физики–белорусы. Все очень удивились.
С.Денисова: Недавно на лекции по экономике развития узнала, сколько наших экономистов работает за рубежом, на чужие институты и государства. Мы ведь — интеллектуальная нация! Пора избавляться от установки, что свое — значит хуже, чем чужое. Правда, к уехавшим у меня уважения мало: несмотря на весь их интеллект, нет в них духовного стержня.
К.Глуховская: У нас, белорусов, до сих пор осталось, что гордиться собой — плохо, надо быть скромными, не выпячиваться. Но нужно совмещать уважение к другим с уважением к себе. Мне кажется, эпоха с ощущением утраты идеалов и поиском новых очень подходит для развития искусства. И, возможно, именно поколения такой эпохи и дадут новых титанов белорусской литературы.
Л.Рублевская: Что ж, подождем!
rubleuskaja@sb.by
Советская Белоруссия №205 (24586). Суббота, 25 октября 2014.
